Последний подъем мучительно долог. Разведчики с трудом пробились к седловине, обещавшей заманчивый спуск. Но и за нею обрыв за обрывом. Опять в ходу веревка: без нее не спуститься с отвесных скал.
Наконец и долина! Она обнимает желанной прохладой, ласкает мягким звоном ледяного ручья, утоляет жажду кристально чистой водой.
На привале Максим подсел к Сахнову:
— Ну, как дела?
— Живем, хлеб жуем, — вяло отшутился разведчик.
— Задача несложная, там потруднее сейчас, — оглянулся Максим назад, где шел бой. — Там насмерть стоят!
— Им сегодня, нам завтра — какая разница.
— Ты, я вижу, законченный пессимист.
— Какой уж есть, — без обиды согласился Сахнов.
— А лучше б — каким должен быть: больше сделаешь.
— А что, я мало сделал?
— Меньше, чем должен.
— Не меньше многих, вон сколько пропер, от самой Волги.
— Не больше — вот беда.
— Успеется, все еще впереди.
— Дай бог, — усмехнулся, подсаживаясь к ним, Самохин.
Почувствовав иронию, Сахнов встал и ушел в голову колонны.
— Что ж, им давно пора заняться! — поглядел Максим на Самохина.
— Из ржавого железа мечи не куют, — заспорил Леон.
— Но и его переплавляют в сталь!..
Узкая дорога вывела полк к новой седловине, с которой открывался обширный амфитеатр гор. Внизу живописная долина реки с ее бесчисленными притоками, с зарослями бука и вяза. Далеко, справа — цепь безлесных и крутостенных вершин Лэкэуца. А слева — кряжистый, приглаживаемый облаками Ому. Прямо впереди почти голый Чукаш. Южные скаты его опушены лесом, который подбирается к самой макушке. Еще левее, уже за Дымбовицей, что мчит свои воды в Бухарест, выше облаков взметнулся величавый Молдовяну, гордо взирающий на горных собратьев. А меж этих великанов, как и на много километров дальше, все новые и новые громады скал и хребтов, вершин и утесов.
Это сердце Южных Карпат, или, как называли их когда-то, Трансильванских Альп.
— Туда на карачках только, — глядя на отвесные скалы, произнес Костров. — Вот где попыхтеть придется.
— Как сказать, — опустил бинокль Жаров. — Может, и обогнем, чтобы запереть немцев в каменном мешке Южных Карпат.
Звонка и искриста здесь Прахова. Полк подошел к реке с закатом солнца. Разувшись, солдаты осторожно опускают в ее ледяную воду побитые на горных кручах ноги. В реке зыбко качаются смутные отражения отвесных скал.
Полку предстоит захватить перевал и отрезать всю группировку противника. Но до перевала еще далеко.
Собрав разведчиков, Максим объявил приказ. Зубец и Валимовский назначены в головной дозор.
— Вот видишь, опять вместе, — хлопнул Серьга по плечу Семена. — Сам майор отпустил. Говорит, вам переводчик нужен.
Не успели дозорные опомниться, как солнце ушло за горы, стало быстро темнеть. Горная ночь чернее чернил. Ничего не видно в трех шагах. Лишь над головой слабый просвет неба, усыпанного песком звезд. Почти у самых ног звенит горный ручей. А лес и кручи по сторонам полны таинственных звуков. Где противник? Какие у него намерения? Никому ничего не известно. Полк движется ощупью, узкой тесниной, верховья которой выходят к горному кряжу, по всей видимости, занятому противником. Его засады возможны на каждом шагу. Метрах в пятистах вверху прогремел одиночный выстрел. Затем ухнул снаряд, другой. Шарахнулась ночная птица, шумно захлопав крыльями. Непривычные уху крики зверя. Потом вдруг гулко застрочил пулемет. Ага, противник на дороге. Разведчики залегли, а роты Черезова полезли в обход слева и справа. Загремели выстрелы на склонах гор. Полк продвигался все дальше и дальше и еще ночью завязал бой за лесистые склоны безвестного гребня.
Немцы глубоко закопались в землю, и сбить их не удалось. Бойцы передовых рот залегли на склонах горного кряжа, а разведчики Якорева расположились за ними. Некстати полил дождь, подул резкий ветер.
Серьга ушел к Жарову, и Семен невольно ему позавидовал. Неподалеку от Соколова вырыл себе нору глубиной с полметра, бросил туда буковых веток и, забравшись в нее, подогнул ноги. Жаль, мала, поленился. Он плотнее закутался в разбухшую шинель и лежал с открытыми глазами. Немцы лениво постреливали сверху. Почти рядом в мелком окопчике дежурил Глеб. Дождь шел не переставая. Холодные ручейки, крадучись, пробирались под Зубца и обжигали еще не совсем прозябшее тело. Эх, горячего бы чайку и кусок бы черного хлеба с солью! И лей он, этот дождик, сколь ему вздумается. Семен зябко поежился. Сейчас бы он не отказался и от ста граммов. Даже закурил бы. Закрыл глаза, пробуя уснуть, и не мог. В нору, видно, набралось воды, и под ним стало совсем мокро. Проклятый дождь. Пришлось встать.
— Ты чего гомонишься? — тихо окликнул Глеб.
— Натекло.
— Накидай веток.
Когда Зубец улегся снова, оказалось высоко. Начнут стрелять — заденет шальная пуля. Но вставать не хотелось. Авось не убьют. Семен примял ветки, вроде лучше. Не убьют! И не помнит, как уснул.
Его разбудил сильный взрыв, треск, грохот. Ай, началось? Над ним свистели осколки, чиркали пули. Сейчас потянуться бы, хоть немножко поразмять руки и ноги, чтоб отошло занемевшее тело, а тут лежи и не двигайся. Обстрел скоро кончился. Семен выполз из мокрой норы и примостился у мелкого окопчика, вырытого им еще ночью. Мокро, холодно. В левом плече он ощутил вдруг легкую боль. Отлежал, что ли? Он просунул за борт шинели руку, поразмял плечо. Вроде полегчало. Но, вынув руку, оторопел. Рука в крови. Осторожно ощупал рану. Легко отделался. Пуля, видно, чуть задела плечо. «Мерин ленивый!» — ругал он самого себя. — Нору поленился углубить».
— Ступай на медпункт, — сделав ему перевязку, посоветовал Глеб.
— Зарастет и так, — отмахнулся Зубец.
Снова занялась перестрелка. Неужели не будет даже чаю? Не было и чаю.
На гребне горного кряжа бушует огневой шквал. В дыму и пламени разрывов совсем исчезли зигзаги немецких траншей. Осеннее нагорье сразу утратило все свои цвета и краски, и вздыбленная земля черной тучей повисла в воздухе.
— Пора! — взял телефонную трубку Жаров, чтобы передать сигнал переноса огня. Но что такое? Обрыв?
Серьга Валимовский, не дожидаясь команды, сорвался с места и со всех ног помчался на линию. Он что молния: блеснул и пропал. Андрей знал: Серьга — давний связист, на него можно положиться. Не раз барахтался в волжской воде, когда разбитая снарядом лодка уж не могла служить смельчакам-связистам. Первым протянул линию в Орел, когда на его улицах загремели бои. Раньше сроку ушел из госпиталя и поспел на Днепр и не раз отличался в боях за Киев. Но Серьга не замечал своей славы: все казалось обычной службой, боевыми буднями, ставшими нормой, к которой привыкают так же, как к ежедневному обеду, к повседневным урокам в школе, к работе у станка.
Огневой шторм все еще бушевал на склонах горы. Решили уже послать верхового, чтоб ускорить перенос огня, как дежурный связист радостно воскликнул:
— Есть связь, есть!
