– Но тебе необязательно пробовать сейчас, милый, – Эллен обеспокоенно следила за ним. – Может быть, пойдем в дом?
Алекс покачал головой.
– Я должен сам подняться по этим ступеням и спуститься по ним. Я должен научиться сам о себе заботиться. Доктор Торрес говорит – это очень важно.
– Но нельзя ли с этим чуть подождать? – в голосе Марша послышалось едва заметное раздражение. – Мы просто проводим тебя в дом, устроим, а потом все выйдем во двор...
– Нет, – ответил Алекс. – Я должен научиться этому сейчас.
Пятнадцать минут спустя Алекс стоял на верхней их трех ступеней, ведущих к входной двери, затем он медленными, но уже гораздо более уверенными шагами спустился.
Эллен попыталась обнять его, но он с прежним безучастным видом отвернулся.
– Ну вот, – произнес он. – Теперь можем войти.
Когда Эллен шла за ним через вымощенный плиткой патио по дорожке, ведущей к дому, то молилась об одном – только бы он не заметил слез, блеснувших в ее глазах в тот миг, когда он отвернулся.
Алекс обвел взглядом комнату. Все эти вещи – его, они накапливались здесь с самого его детства. Странно, но сама комната выглядела смутно знакомой – будто когда-то, давным-давно, он был здесь. Но вся обстановка – совершенно чужая. У стены – письменный стол, он подошел к нему, открыл верхний ящик. Стопка тетрадей, ручки, карандаши. Взяв верхнюю тетрадь, он раскрыл ее.
Конспект по геометрии.
Неожиданно в памяти возникло имя учителя: мистер Хендрикс.
А как этот самый мистер Хендрикс выглядел?
Нет ответа.
Алекс начал просматривать конспект. В конце тетради – теорема; доказательство так и не закончено. Присев на стул, он взял в руку карандаш. Слегка подрагивающей рукой, нетвердым еще почерком он начал выводить цепочки формул. Минуты через две теорема была доказана.
Он обвел глазами корешки книг над столом, на полке, взгляд остановился на толстом томе, переплетенном в красный лидерин. Он снял книгу с полки, на обложке оказалось изображение птицы и слово: 'Кардинал'. Он открыл ее.
Это был школьный календарь двухлетней давности. Подойдя к кровати, он вытянулся на покрывале, взял книгу и, раскрыв, принялся изучать ее.
Спустя час, когда Эллен тихонько постучалась в дверь его комнаты, он уже знал, как выглядят мистер Хендрикс, мисс Лэндри; если бы он теперь их увидел, то непременно узнал бы.
Он узнал бы теперь всех своих друзей, всех тех, о ком рассказывала ему Лайза Кокрэн: понемногу обо всех, ведь она каждый день приходила к нему в больницу.
Он узнал бы их в лицо, смог бы назвать каждого по имени.
Больше он о них ничего не знал.
Память молчала.
Ему придется все начинать с нуля. Отложив книгу, он взглянул на мать, стоявшую на пороге.
– Я не помню – совсем ничего, – признался он после недолгой паузы. – Мне, правда, показалось, что я узнал дом и даже вот эту комнату, но этого же не может быть, верно?
– Почему? – пожала Эллен плечами.
– Потому что... мне показалось, я раньше видел стену сада, но только без виноградных лоз. Но они же были здесь всегда, правда?
– Почему ты так думаешь?
– Я посмотрел на корни, на стебли... Они выглядят очень старыми.
Эллен вздохнула.
– Верно, они здесь были всегда. По крайней мере, сколько я себя помню. Это, кстати, одна из причин, почему я хотела здесь поселиться – дикий виноград мне всегда очень нравился.
Алекс кивнул в раздумье.
– Значит, стену без них я видеть не мог. И эта комната показалось мне вроде знакомой, но это же просто комната. А своих вещей я не помню совсем. Ничего, ни малейшей детали.
Присев на кровать рядом с сыном, Эллен обняла его.
– Я знаю, – кивнула она. – Мы очень надеялись, что ты сам все вспомнишь, но Раймонд предупредил нас, что вероятность очень мала, так что не следует об этом беспокоиться.
– Не буду, – заверил Алекс. – Я просто начну все снова – и все.
– Да, – согласилась Эллен. – Мы все начнем снова. И ты все вспомнишь. Медленно, не сразу, но все вернется к тебе.
Нет, подумал Алекс про себя. Никогда и ничего не вернется. Но мне придется вести себя так, будто возвращается.
За последние три месяца он усвоил – если он притворялся, что начинает что-то вспоминать, лица окружающих просто лучились от счастья.
