– Ой, врешь, девка!
– Ну вру, экая невидаль. Не разобралась я еще с делом одним, разберуся, так и расскажу. – Катя принялась растирать ладонями ногу – под грубыми чулками пошла гусиная кожа.
– Э, да не Иродиада ли к тебе прилипла? – Параша легонько коснулась пальцами виска подруги. Катя дернула головой: прохладное прикосновение обожгло ее, словно кусочками льда.
– Вот докука-то, у меня с собою двенадцатитравного-то кошеля моего нету! – почти простонала Параша. – Не могла ж я его в обитель брать в барышнином-то обличьи! Укутайся вот, щас печь подтоплю.
Под Парашиным овчинным полушубком сделалось полегче.
– Да ты не прыгай, вроде отогрелась, – попыталась Катя остановить Парашу, изо всех сил ворошившую угли. Пожалуй, от озноба осталось теперь только странное покалыванье во лбу промеж бровей. Даже неприятным оно не было, словно маленькие иголочки еле-еле задевали кожу.
– Больно ты понимаешь, – проворчала Параша, не прерываясь. – Вон как глаза-то сверкают, и щеки будто свеклой намазалась.
Со двора доносились мерное притопыванье и посвист рассекающей воздух стали.
– Парашка, что там? – вдруг тревожно спросила Катя, указывая рукой.
– Как чего? Барин Росков сабелькой махается, – Параша с испугой вглядывалась в мгновенно осунувшееся лицо подруги, словно силясь что-то понять.
Катя уже не обращала на нее вниманья, с мучительным усилием прислушиваясь к шуму на дворе. Других звуков для нее, казалось, не существовало.
– Худо мне… – зашептала она. – Кто-то ищет не найдет, ищет, нашел… Тело белое железо холодное тянет. Холод тепла ищет, враз найдет…
– Ох, Господи!! – Параша, всплеснув руками, кинулась в сени, спеша, плечом толкнула дверь: – Саблю брось!! Филипп Антоныч, слышь, швыряй саблю подале!!
– Что с тобою, девочка? – Роскоф в недоумении обернулся со шпагой в руке. Был он в рубахе без жилета, но, казалось, не ощущал позднего ноября, разгоряченный движением. Здоровый румянец заливал его лицо.
– Бро-са-а-й!! – отчаянно завопила Параша.
– Зачем? – Роскоф торопливо шагнул навстречу девочке. Носок его сапога задел о гладкий корень недовыкорчеванного пенька. Роскоф неловко припал на колено.
Параша не успела даже заметить, каким образом отведенная рука со шпагою подвернулась ему под бок. В следующее мгновение Роскоф поднялся на ноги с выраженьем крайнего изумления в лице. На белоснежном голландском полотне его рубахи, под нижним левым ребром, словно раскрывающийся цветок мака, расходилось пятно крови.
Глава LXVII
– Вот так штука, – Роскоф, казалось, не верил собственным глазам. – Чтоб я эдак упал неловко…
– Скорей в дом! Надобно перевязать!
– Кто напал? Венедиктов? Где они? – Катя метнулась за своей шпагой. Ни следа недавней хвори не было в ее лице.
– Нам не сыскать где, – сердито отрубила Параша, не отступая ни на шаг от Роскофа, не без труда усевшегося в угол деревянного дивана. – Уже далеко. А главное не достать, когда и рядышком был.
– Что ты мелешь несуразное? – Катя накинула на дверь засов.
– Ты вправду не помнишь ничего? – Параша обернулась к Роскофу. – Давай-ко, барин, рубаху вытащим…
– Ну вот еще, молодому мужчине раздеваться при юных девицах, – недовольно возразил Роскоф.
– Чего я должна помнить? – почти одновременно с ним откликнулась Катя.
– Не валяй дурака-то, – Параша потянула за подол. – Сам не перевяжешь!
– Может, ты и права, не перевяжу, пожалуй. Но вить экая глупость! В жизни царапины не получил от кого другого, но чтоб сам себя…
– Сам, как же, – Параша укоризненно нахмурилась на Катю. – Помнишь, лихоманило тебя?
– Ну, вроде знобило немножко. Так что с того, сейчас прошло, – присев перед седельною сумкой, Катя извлекла корпию и нагнулась за бинтом.
– Потом скажу, некогда!
Лезвие прошло неглубоко, однако весь низ рубахи и пояс штанов пропитались кровью.
– Рана пустяшная, – нагибая голову, произнес Роскоф.
– Пустяшная-то пустяшная, – Параша наморщила курносый нос. – Давай, Катька, сюда клади…
Катя пристроила на разрез изрядный ком лохматой корпии.
– Теперь с того конца перехвати.
Вскоре торс молодого француза спеленала уже тугая повязка.
– Одежу бы переменить.
– Погоди, – перебила Катю недовольная по-прежнему Параша. – Лучше не шевелить его лишнего. Ты
