помолчала. – Дуня через неделю умерла.
– Как умерла?
– Так и умерла. Застудилась насмерть. Так и не смогли ее выходить. …Напротив церкви тянулось длинное невысокое здание, стоявшее наособицу.
– Сия пустота – почетнейшее окружение здесь. Содержимое сей скорлупы должно быть уберегаемо от пожаров.
Уходящие под потолок ряды тисненых переплетов потрясли воображение Нелли и Роскофа, оставя, впрочем, вполне равнодушными Катю и Парашу.
– Какая вифлиофика! Да здесь тысячи волюмов! – Роскоф осекся, заметивши, что в зале есть люди. Молодой светловолосый монах стоял на верхних ступеньках лесенки, углубившись в раскрытую латинскую книгу так, что забыл сойти с нею за стол. За длинным же этим столом сидел высокий седобородый мужик в вязанной из грубой шерсти рубахе и меховом жилете.
– Княсь Андрей Львович! – радостно окликнул его отец Модест.
Мужик поднялся с радушною улыбкою, откладывая то, что читал: французской новостной листок.
– Прошлогодний, друг мой, за октябрь, – обернулся он к сделавшему стойку Роскофу. – Вести неотложные мы получаем голубиною почтой и иными путями, издания же регулярные добираются до сих пределов долго. Я наслышан уже о Вас и душевно рад знакомству.
Роскоф раскланялся.
– А сей отрок и есть Елена Сабурова, – князь положил руку на голову Нелли: рука была тяжелой, много тяжелей, чем, к примеру, рука Кириллы Иваныча. Но светлые глаза его под высокими бровями смотрели так цепко, словно и Нелли была новостным листком, который ему не слишком трудно было прочесть. – Обременительно, пожалуй, рисовать генеалогическое древо: для простоты я стану, коли ты не против, звать тебя племянницею.
– Благословите, отче, – снизошедший от латинских книг монах сложил ладони. – Едва ль Вы помните меня, когда Вы принимали сан, я был служкою.
– Отчего же не помню, – улыбнулся отец Модест, благословляя. – Единственно, не знаю теперешнего имени.
– Ныне я брат Сергий.
– А сие чей портрет? – перебила Нелли, оглядывавшая залу. Портрет, обративший на себя ее внимание, и вправду был примечателен. Виси он в храме, приняла бы за икону. Первое, Нелли никогда не видала, чтобы портреты писались не на холсте, а на подогнанных досках. И еще что-то в изображении пожилого бородатого мужчины напоминало икону. Быть может, то, что предметы – книги и чернильница рядом с ним на столе, на коий он опирался рукою, были странно выворочены, как не бывает в жизни. Одет мужчина был в темно-зеленый плащ, отороченный мехом, на груди его висело на крупной цепи какое-то украшение. Одеяние на потемневшей картине легче было разглядеть, чем лицо. Казалось, изображенный стоял в сумерках, так потемнели краски. Но, приглядевшись в этой темноте, можно было различить высокое чело, брови вразлет над светлыми глазами и вытянутый тонкий нос. На кого-то лицо это было похоже из знакомых.
– Больше других из нынешних похож на него княсь Андрей, – улыбнулся Нелли инок.
Теперь Нелли и сама видела сходство князя с портретом.
– Но кто он между тем?
– Ах да, откуда ж тебе знать, – брат Сергий рассмеялся. – Царевич Георгий.
– Сие, я понимаю, прижизненное изображение? – спросил Роскоф.
– Тем и ценно, не живописью же.
Филипп вглядывался с немалым интересом, меж тем как отец Модест и князь чуть отошли от других.
– С утра отправил я двоих допытчиков в Омск, но когда еще там будут, – хмурясь, негромко говорил отцу Модесту князь. – Боюсь, что прав ты в своих опасениях.
– Далеко же тянулась за беднягою сия рука.
– Россия все ближе к нам, но вместе с нею ближе ее болезни, – отвечал князь Андрей Львович. – Ну да успеется о том. Брате Сергий, чую я, заработались мы с тобою до беды!
– Ох, незадача! – Инок хлопнул себя ладонью по лбу и проворно метнулся к небольшой печи, топившейся в конце залы. – Ан нет, не прозевали покуда!
В руках его оказался медный котелок. Вскоре молодой монах уже шел обратно с уставленным чашками подносом. Чашки оказались из тончайшего китайского фарфора, а клубившийся над ними пар щекотал ноздри ни на что не похожим сладким запахом. Напиток, разлитый в них, был непрозрачного цвета, то ли коричневатого, то ли розового. Пожалуй, цвета лепестков чуть увядшего розана.
– Чаем, какой пьем мы здесь, мало кто лакомится в России, – сказал князь. – Однако ж самой изысканной китайской траве у нас предпочитают то, что само растет под ногами.
Нелли не без опаски подняла свою чашку.
– Листья бадана варятся в воде пополам с молоком, – улыбнулся ей брат Сергий. – Сей напиток очищает кровь и бодрит разум.
– Хороша трава, ой, хороша, – Параша даже зажмурилась, вдыхая. – Коли доживем здесь до лета, с собою росточков возьму.
– Завянут на чужой земле, душенька, даже и не хлопочи зря.
Нелли решилась и глотнула. Нельзя сказать, что напиток ей понравился, однако отчего-то захотелось сделать еще глоток.
