– Мой муж... У него был сердечный приступ. Мне нужно как можно скорее вернуться домой, но мой самолет вылетает только завтра утром. Что делать, Марк? Мне нужно домой.
Марк полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда конверт.
– Вот, возьми. Мой самолет отправляется через пару часов. Если на нем не найдется мест для нас обоих, то ты полетишь домой сегодня, а я завтра.
Энн настороженно посмотрела на него:
– А что я должна сделать взамен?
Она уже много лет знала Марка Блэйкмура. Он ничего не делал просто так и всегда требовал ответной услуги.
– Нет, дорогая, – сказал Блэйкмур, решительно покачав головой, – это не работа. Это сугубо личное дело. Ты мне ничего не должна, договорились?
– Ну что ж, тогда пошли, – сказала она, чувствуя, что любое проявление благодарности может оскорбить его.
Через пять минут они уже продирались на машине сквозь плотную толпу демонстрантов, направляясь в аэропорт. 'По крайней мере, не нужно описывать казнь журналистам, – думала она, прислушиваясь к громким выкрикам толпы. – Еще одна статья для газеты, и все. Нужно взять отпуск и позаботиться о здоровье Гленна'. Эта мысль понравилась ей. Энн не оставляла ее даже в самолете. В конце концов скоро наступит лето, и они смогут прекрасно отдохнуть всей семьей. Всей семьей? А будет ли полной к тому времени ее семья? А если Гленн, не дай Бог, не выдержит? Что она будет делать без него? Как она справится с детьми? Разве она сможет жить без Гленна?
Глава 7
Мертвая тишина воцарилась в десятом классе на занятиях по журналистике, когда Хэдер Джефферс и ее одноклассники уставились в телевизор, специально доставленный в класс для просмотра репортажей из Коннектикута. Всем хотелось узнать подробности казни Ричарда Крэйвена и высказать свое мнение на этот счет. Многие старшеклассники считали, что казнь будет непременно отменена, и спорили только о том, когда это произойдет. Мод Бринк, которая организовала этот просмотр и собиралась устроить дискуссию по поводу смертной казни вообще и освещения ее средствами массовой информации в частности, предупредила ребят, что все их надежды на отмену смертной казни в данном случае лишены всяческих оснований, однако ее ученики продолжали настаивать на своем. Миссис Бринк с любопытством наблюдала за противоборством двух группировок. Первая, куда входили противники смертной казни, была убеждена в том, что казнь будет в последний момент отменена, а вторая, включавшая сторонников данного вида наказания, с таким же примерно упорством утверждала, что приговор суда обязательно приведут в исполнение. Естественно, что каждая группа ожидала от грядущих событий подтверждения своей правоты.
И все же когда казнь свершилась и появились первые сообщения о смерти Крэйвена, весь класс оцепенел от трагической реальности случившегося. Только тогда школьники поняли, что это не кино, не детективный роман, где смерть любого героя является лишь продуктом авторского замысла, а самая настоящая смертная казнь, и что человек, который еще несколько минут назад был живым, теперь уже таковым не является.
Пока дети пребывали в оцепенении, на экране телевизора стали появляться репортеры, бравшие интервью у всех людей, которые имели то или иное отношение к событию. Первой на экране появилась Эдна Крэйвен, мать казненного преступника, проживавшая в одном из южных районов Сиэтла. Когда камера показала крупным планом ее лицо и слегка дрожащие руки, Хэдер и ее одноклассников передернуло – так бесцеремонно оказались выставлены на всеобщее обозрение эмоции этой бедной женщины.
– Он всегда был хорошим мальчиком, – прошептала дрожащим голосом Эдна, нервно теребя край носового платка. – Он был намного умнее всех своих сверстников, всегда всем помогал и всем интересовался. Все любили моего Ричарда. Как они могли убить его? Зачем им это было нужно? Он никогда никого не обидел... Никогда! Разве это справедливо? Нет! Это ужасно!
Телекамера долго показывала убитую горем женщину и ее дрожащие руки, а потом камеру как-то неожиданно навели на Рори – младшего брата Ричарда.
– Для тебя это стало, вероятно, такой же трагедией, как и для твоей матери? – обратилась к нему белокурая корреспондентка с притворно-огорченным выражением лица. – Скажи нам, пожалуйста, о чем ты думал в ту минуту, когда тюремные часы пробили полдень?
Рори Крэйвен, заметно нервничавший перед камерой, посмотрел на мать, а потом пожал плечами.
– Я... По-моему, я ни о чем не думал, – пролепетал он. – То есть... Я хочу сказать... Я знал о том, что натворил мой брат, и я...
– Ничего он не натворил! – взорвалась его мать и гневно блеснула глазами на сына. – Мой Ричард не сделал ничего плохого, и тебе это хорошо известно! Как ты смеешь так плохо отзываться о своем брате? Если бы ты был хоть наполовину таким, как он...
В этот момент невидимый режиссер решил, что взрыв негодования, вырвавшийся из уст матери, не представляет для зрителей никакого интереса, и на экране телевизора появилась другая женщина лет шестидесяти, у которой брала интервью еще одна очаровательная корреспондентка телевидения.
– Рядом со мной находится Арла Талмадж из Атланты. Миссис Талмадж, как вы себя чувствуете сегодня?
Арла Талмадж приложила платок к уголкам глаз, тяжело вздохнула и сокрушенно покачала головой.
– Мне кажется, что я уже вообще не способна что-либо чувствовать. С тех пор, как Ричард Крэйвен убил моего сына, я не могу избавиться от омерзительного ощущения внутренней пустоты. Он сказал хоть что-нибудь перед тем, как его... ну, в общем, когда они сделали то, что должны были сделать?
– Нет, ничего, насколько нам известно, – ответила журналистка.
– Значит, мы так никогда и не узнаем, почему он так поступал? Я правильно вас поняла? Откровенно говоря так до конца и не осознала, что же сегодня произошло. Они казнили этого человека, но его смерть не может вернуть к жизни моего сына. Я всегда надеялась на то, что наступит час, когда он... когда он попытается объяснить нам, почему он это делал. Но сейчас... – женщина глубоко вздохнула, вытерла платком глаза и снова покачала головой. – Я просто не знаю... Думаю, что мне не остается ничего другого,
