идеологов, я утверждаю, что они злонамеренно подорвали существовавшую в России культуру рассуждений, грубо нарушали интеллектуальные нормы политических дебатов и привели к тяжелой деградации общественной мысли. Главной жертвой этой культурной диверсии стала интеллигенция, которая вправе предъявить режиму счет. Но и сама она, будучи проводником интеллектуально бессовестных и ущербных силлогизмов в общество, несет перед ним свою долю вины.
И дело серьезнее, чем кажется. «Подумаешь, — скажет иной читатель — логика рассуждений. Важно хорошо делать свое дело!». А ведь логика — симптом. Это все равно что сказать: «Этот человек — прекрасный оператор АЭС. Что из того, что логика его расщеплена и он, видимо, помешался. Ему же не лекции читать». Но сегодня все мы — операторы социального реактора, и наши пальцы на кнопках. Мы обязаны сделать усилие и стряхнуть наваждение.
Геннадий Бурбулис: «Мы строим Шартрский собор»
16 марта 1992 г. телевидение показало большую «доверительную» беседу с Геннадием Бурбулисом в домашней обстановке. Свободно жестикулируя, помогая себе богатой мимикой, Бурбулис ответил на самые «трудные» вопросы корреспондента. В доступной форме, а иногда даже и в форме притчи (чтобы было понятнее «совку»), идеолог нынешнего режима изложил представления о добре и зле, идеалы и конечные цели «демократов». И все важнейшие установки этой идеологии представляют собой столь необычное, беспрецедентное явление в истории политики (и даже культуры), столь много говорят о болезненном состоянии нашего общества, что обойти молчанием это выступление нельзя.
Устами Бурбулиса режим торжественно заверяет советских людей: «Я пришел дать вам Свободу!». Это понятие в разговоре приобретает ключевое значение (тут кстати вспоминается, что Бурбулис — философ и в свободе разбирается досконально). И когда корреспондент «подбрасывает», что, мол, какая же это свобода, когда есть нечего, цены вздули и производство падает, философ-демократ дает такое толкование свободы, которое надо отчеканить на фасаде «Белого дома». Страна, говорит, больна, а мы поставили диагноз и начали смертельно опасное лечение вопреки воле больного. Итак, мы опять в антиутопии, теперь «демократической». Свобода — это рабство! Да был ли на свете тоталитарный режим, который действовал бы не «во благо народа», просто не понимающего своего счастья? Когда над страной проделывают смертельно опасные (а по сути, смертельные) операции не только не спросив согласия, но сознательно против ее воли — это свобода или тоталитаризм? По Бурбулису — свобода, ради которой не жаль и погибнуть. А для меня, одного из тех, кого режут на «операционном столе» — антинациональный тоталитаризм.
Корреспондент попытался подъехать к теме свободы с другой стороны: вот, ветераны хотели 23 февраля возложить венки у могилы Неизвестного солдата, а их «затолкали». Почему было не дать пройти, раз свобода? Бурбулис мягко объяснил: вы не понимаете. Был регламент, мы не будем обсуждать, почему он был установлен… Зачем было прорываться именно в этот день? Пришел бы, кто хотел, тихонько, в другое время и возложил венок.
Итак, свобода для философа в том, чтобы не обсуждать запрет властей, даже если он кажется неправовым и провокационным. Не требовать своего традиционного права прийти к могиле Неизвестного солдата именно в день Советской Армии, а подчиниться нарочито унизительному распоряжению — прийти тихонько и в другой день. И если завтра власть запретит посещать кладбища в пасхальное воскресенье, мы тоже должны будем подчиниться. Больше трех скапливаться запрещено — и не обсуждать!
При этом демократа и поборника правового государства Бурбулиса совершенно не смутило, что 23-го люди требовали лишь той свободы, которая дана им по закону. Согласно Декларации прав гражданина, торжественно ратифицированной парламентом, мэр не имеет права запретить митинг, о котором уведомлено заранее. Кроме того, Бурбулис прекрасно знал, что Моссовет является высшим по отношению к мэру органом, и Моссовет митинг разрешил. Так что речь шла о грубом произволе городских властей в ограничении свободы граждан. Так что два конкретных объяснения, которые Бурбулис дал для понимания свободы, четко показывают: речь идет о свободе действий тоталитарного режима против народа. Важно то, что впервые это сказано совершенно ясно.
Довольно откровенно было определено и отношение к демократии — в связи с соглашением в Беловежской пуще о ликвидации СССР. Что же мы слышим от демократа Бурбулиса? СССР был империей, которую следовало разрушить, и он очень рад, что это удалось благодаря умным «проработкам». А как же референдум, волеизъявление 76 процентов граждан? Как можно совместить понятие «демократия» с радостью по поводу того, что удалось их перехитрить и волю игнорировать? Совместить можно лишь в том случае, если и здесь перейти к новоязу: «Демократия — это способность меньшинства подавить большинство!».
Опять хочу подчеркнуть, что в политической практике ничего нового Бурбулис уже открыть не может — здесь все ясно. Важен факт хладнокровного сбрасывания маски. Ведь можно было и вопрос о распаде СССР трактовать мягко: мол, референдум был в марте, а после августа ход событий приобрел бурный и необратимый характер и мы, демократы, как ни старались выполнить наказ народа, сделать этого не смогли и т.д. Нет, сказано откровенно: большинство хотело сохранения империи, а мы — нет. Поэтому мы ее разрушили.
И это сказано уже после расстрела детей в Ходжаллы — они своей смертью оплачивают радость Бурбулиса по поводу крушения империи. После того, как остались без хлопка русские ткачи и без цветных металлов — машиностроение России. Погружением в катастрофическую разруху оплачиваем мы геростратов комплекс Бурбулиса и олицетворяемого им режима. Ведь мог бы сделать по этому поводу скорбное лицо — нет, откровенная радость. Притворяться уже нет надобности.
И опять с «мягкого» края подошел корреспондент к вопросу об «империи». Как это, спрашивает он, вы одобрили соглашение о возвращении по «национальному» адресу культурных ценностей? Значит, в Москве Музея восточных культур и быть не может в принципе? Вопрос-то разумный, а вот ответ потрясает. Оказывается, такие соглашения нужны были лишь для того, чтобы «добить империю», стимулировать республики на расчленение и духовного пространства. А затем, оказывается, правительство и не собирается следовать соглашениям и предпринимать «такие абсурдные действия». И гром не грянул, небо не разверзлось! Оказывается, наш «демократический» режим вполне осознанно сделал провокацию инструментом государственной политики! Да когда же было видано, чтобы политики этим открыто хвастались! В каком подполье, в какой анти-морали выросли люди, которые вершат сегодня судьбы России и ее отношений с другими народами?
Показанная 16 марта беседа тесно связана и с заявлением Бурбулиса по 1 каналу телевидения 8 марта. В нем он выразил озабоченность правительства планами проведения 17 марта в Москве демонстрации и митинга оппозиционных сил, признал, что в работе правительства есть «неловкости и ошибки» и предложил оппозиции вступить в диалог и участвовать в разработке программы реформ. Это заявление можно было бы принять за переход правительства к более взвешенной и конструктивной социальной политике и приветствовать, если бы при этом Г.Бурбулис не сделал ряд уточнений и если бы не практические шаги правительства, которые полностью противоречат декларациям.
Г.Бурбулис сказал, что в отношениях с оппозицией правительство желает быть сильным, но ответственным, и будет поэтому придерживаться дифференцированного подхода: один подход по отношению к тем, кто искренне заблуждается и не может быстро отказаться от своих коммунистических иллюзий, и другой подход — к тем, кто сознательно идет на конфронтацию ради своих политических амбиций. Таким образом, Г.Бурбулис исходит из презумпции, что любой гражданин, не согласный с политикой правительства, или заблуждается — и тогда он должен быть подвергнут перевоспитанию, или является «врагом народа» — и тогда правительство должно применить против него силу. Опытному идеологическому работнику Г.Бурбулису не надо объяснять, что данное заявление означает сознательный отказ правительства от последних украшений демократии и претензию на установление тоталитарного режима, фактически ставящего оппозицию вне закона. Правительство оказалось неспособно работать в условиях политического плюрализма, который предполагает, что в обществе существуют группы с
