надстройке, порожденных механистическим мышлением марксизма XIX в. Но здоровый капитализм создали не жаждушие наживы капиталисты, а аскетичные и трудолюбивые пуритане. Сначала было Слово!
«Для того, чтобы мог произойти соответствующий специфике капитализма «отбор» в сфере жизненного уклада, чтобы определенный вид поведения и представлений одержал победу над другими, он должен был возникнуть как некое мироощущение, носителями которого являлись группы людей», — пишет М.Вебер, опровергая «наивные представления исторического материализма о возникновении подобных «идей» в качестве «отражения» или «надстройки» экономических отношений». И объясняет, почему на юге США «капиталистический дух был несравненно менее развит, несмотря на то, что именно эти колонии были основаны крупными капиталистами из деловых соображений, тогда как поселения в Новой Англии были созданы проповедниками и graduates [выпускниками университетов] вместе с представителями мелкой буржуазии, ремесленниками и йоменами, движимыми религиозными мотивами».
Что же мы слышим в Москве? От Попова — что путь к рынку лежит через легализацию теневиков и мафии. От Гайдара в парламенте — что «основным механизмом создания рыночной экономики является спекуляция». Но это — заведомая неправда. Спекуляция — элемент капитализма, но подчиненный, допустимый лишь как придаток капитализму производительному. Наши же либералы видят в нем основу, причем явно подавляющую производство. И тем самым, кстати, лишают почвы тех честных предпринимателей-евреев, которые, быстро осваивая финансовую и торговую сферы, могли бы действительно стать важным элементом здоровой рыночной экономики. Вебер много места уделяет внутренней связи и различиям протестантизма и иудаизма в их совместном влиянии на формирование капитализма: «Еврейство находилось в сфере политически или спекулятивно ориентированного «авантюристического» капитализма: его этос был, если попытаться охарактеризовать его, этосом капиталистических париев; пуританизм же был носителем этоса рационального буржуазного предпринимательства и рациональной организации труда. И из иудейской этики он взял лишь то, что соответствовало его направленности».
Посмотрим на Восток. В Японии, а затем и в ряде других стран возник мощный капитализм совсем иного типа — не через разрушение традиционного общества, а через мобилизацию его культурных ресурсов. Модернизация велась государством, с ясной целью. Кто же стал здесь основой сословия предпринимателей — спекулянты, воры? Ни в коем случае. И в Японии были призваны социальные группы, обладающие наиболее жестким этическим кодексом и солидарностью. Учиться в Европу на «капиталистов» император Японии послал самураев и ремесленников, а потом государство вручило им собственность (даже ограбив крестьян), но не на кутежи, а как национальное достояние, которое они должны были использовать ради могущества и процветания Японии. Национальный договор был ими выполнен, и государство помогало.
Вся концепция реформы, выбранная правительством Гайдара, порочна в самой своей основе и ни к какому образу жизни привести не может. Неважно, из злого умысла или из-за непонимания, но эта реформа стала средством разрушения России. И Верховный совет, одобривший эту реформу в принципе, взял на себя большой грех, хотя и цепляется к Гайдару по мелочам — просит то пенсионерам подкинуть на бедность, то учителям. Суть-то не меняется, а она не в экономике, не в тупой дилемме «капитализм — социализм», а в том, что лежит под всем этим — в мировоззрении и даже мироощущении, в вопросе: быть ли России?
Хорошо, если бы сам режим осознал пагубность курса и стал его менять, это обошлось бы обществу дешевле всего. Но ведь Ельцин предупредил, что диалога с оппозицией вести не будет, а будет только с теми, кто «конструктивно помогает реформам». То есть, с Поповым, с Вольским, с уважаемым Роем Медведевым. Действительно, они — не оппозиция, хотя и могут иметь с режимом политические разногласия. Но главное уже — не политика, а более глубокий выбор. Ведь наши «социалисты» просят только, чтобы Россию ломали не так больно, а свет в окошке для них все равно — «рынок и демократия». Оппозиция — Н.Павлов, который в принципе отметает эти пустые идеологемы и зовет перейти на язык базовых жизненных понятий — хлеб и тепло, рождение и смерть. И с ним, со мной, с большинством жителей страны диалога не будет.
Конечно, оппозиция еще бьется в тисках истмата, она не имеет готовых штампов, как Гайдар с его ваучерами и «кривыми Филлипса», не имеет еще своего языка. Но она его обретает, и мы видим умных и честных людей, способных осветить наше состояние под всеми основными углами зрения. Я просто не верю, что интеллигент-демократ, мысленно оценивая качество выступлений Астафьева или Исакова, искренне отдаст предпочтение Бурбулису или Чубайсу. Отказ от диалога — еще один удар по стране.
Но обойдемся пока монологом. Когда С.Ковалев оправдывает Гайдара тем, что нет альтернативных программ, это производит тяжелое впечатление. Это просто приговор убожеству западничества. Программа — вообще вещь третьестепенная, когда речь идет о пути цивилизации. А этот путь может быть только альтернативным, собственным. И именно сегодня Россия имеет возможность этот путь определить, ибо со всей остротой предстал перед нами исторический опыт Запада, Юго-Востока Азии, да и СССР с его важнейшим для человечества экспериментом. Мы видим трагический тупик западного индустриализма (включая его марксистскую ветвь) — и огромный потенциал, гибкость и богатство оттенков традиционализма. Каковы же уроки, критерии выбора пути? Ведь мы — на распутье, и обратно дороги нет. Не делать выбор нельзя.
Запад показал значение технологии и рациональной организации труда и распределения. А Восток показал, что рациональность эта — не «западная», а определяется глубинной культурой людей. Японская фирма по структуре отношений похожа на средневековый клан, и бесполезно пытаться внедрить эту структуру в штате Пенсильвания — там действует протестантская этика. Оба типа рациональны в своем месте и могут быть перенесены в иные культуры только как анклавы. Мутации местных культур под влиянием такого переноса не происходит, хотя есть взаимное обучение и адаптация. Что же еще показал опыт? Что единообразие уклада, структурное обеднение, попытка все спланировать, как это произошло в СССР, лишают систему гибкости и при некотором уровне сложности блокируют развитие. И еще показал опыт, что существует тип производств, которые обладают небывалой способностью адаптироваться к социокультурным условиям. Это — малые предприятия.
«Как же, как же, — закивают либералы, — малый бизнес, мы это учитываем». Изучив вопрос по литературе и в течение года воочию (в Испании), я утверждаю, что речь идет совершенно о другом, и понимания сути наши либералы не обнаруживают. Это все равно, что мечтать о фермерских хозяйствах и ссылаться на А.В.Чаянова, который говорил о крестьянском дворе (а это вещи из двух разных цивилизаций).
Малые предприятия — совершенно особый тип производственных структур. Независимо от характера собственности, на которой основано малое предприятие, его сущность не отражается в категориях политэкономии. Поэтому малые предприятия как социально-экономический уклад эффективно функционирует как в либеральной рыночной экономике США, так и в традиционных обществах Японии и Юго-Восточной Азии, на католическом юге Италии и Испании, в странах «третьего мира». Дело в том, что в малой фирме предприниматель не отделен от работников слоем управляющих, а вступает с ними в тесные личные отношения, которые регулируются культурными нормами, а не рынком. Здесь нет простой купли-продажи рабочей силы (тем более, что рабочие обычно — знакомые или родственники), нет «войны всех против всех», а возникают солидарные структуры. Рабочие не бастуют, но и хозяин — не хищный эксплуататор, а в трудное время рабочего не уволит. Мы видим поворот к постиндустриальной общине.
Немного фактов. 99,4% предприятий Западной Европы, предоставляющие 60% всех рабочих мест, имеют менее 50 занятых. Этот сектор растет: в 1960 г. в обрабатывающей промышленности Англии 64% фирм относились к числу малых, в то время как в 1980 г. — 97%. То же мы видим в США, особенно в сфере «высоких технологий». В чем же дело? Оказалось, что в условиях динамичного развития технологии крупные предприятия в принципе не могут успешно работать без толстой «подстилки» малых предприятий. Они активно вовлекают в оборот «дремлющие» материальные и трудовые ресурсы и за счет этого резко снижают капиталовложения на создание рабочего места (в 10 и более раз по сравнению с рабочим местом «нормального» промышленного предприятия) и текущие расходы. Огромное множество станков и станочков, часто самых современных, установлено во всем мире в квартирах, сараях, подвалах. Поэтому именно малые предприятия, а не строительство крупного завода — механизм оживления переживающих депрессию или застой регионов. При этом опыт даже таких стран, как Англия, показывает, что оживление экономики бедствующих районов через развитие малых фирм происходит за счет внутренних ресурсов региона, без привлечения средств извне.
