его наверх, в светелку, снял с него неизменную коричневую рубаху, расстегнул брюки, помог переодеться. А потом свел вниз по ступенькам в спальню, раздел и уложил в постель.
Расспрашиваю его об иркутской ссылке 1916 года. Он немного рассказал, а потом говорит:
— Ну ладно, свои новости расскажите — не то, что было миллион лет назад.
— Был съезд писателей РСФСР, очень бурный. Почувствовали демократию, «захлопывали» ораторов, топали ногами. Михалков встал и говорит: «Вы зачем сюда пришли? Вы какого черта здесь собрались?» Кто-то из зала: «Это говорит сын камер-юнкера!»
Выступил Евтушенко. Смысл его речи — какой хороший был Ленин и какой хороший сейчас Горбачев.
— Вот как? — реагирует Молотов.
— Да. И какой плохой был Сталин.
— Сволочь он, конечно, — говорит Молотов об ораторе.
— В печати многое вырезали. Он выступал против самовосхваления: вот Ленин себя не восхвалял, не то что его незавещанный преемник Сталин, который потом душил кибернетику, генетику, лишил наших детей компьютера…
Я подумал: если Сталин душил кибернетику, то каким же образом мы смогли всего через четыре года после его смерти запустить спутник?
— Ничего от него хорошего ждать нельзя, — сказал Молотов.
— Хвалил Ленина и Горбачева, и вроде такая смелая речь у него! Я вспомнил слова Маркса.
— Ну-ка скажи.
— «Нет ничего подлее разрешенной храбрости».
Выслушав меня, он сказал:
— Сейчас идут большие изменения. Есть ли уверенность, что мы выстоим? Я имею в виду дело социализма.
Сейчас это во многом будет зависеть от отношения к Сталину.
— Мне сказали в ЦК, что в 1920 году на бюро Нижегородкого губкома вам было вынесено партийное порицание за интриганство.
— Было, — отвечает Молотов. — Я выступал там против местных работников. Нет, не за интриганство они меня, а они хотели утвердить свою линию обывательского типа, ничего особенного не трогать, никого не задевать… Это 1920 год. А в 1921-м по предложению Ленина я стал Ответственным секретарем ЦК — после этого порицания от Нижегородского губкома.
— Еще говорят: Ленин назвал вас «каменной ж…».
— Знали б они, как Ленин других называл! Ленин ввел меня в Политбюро — первым кандидатом! Мое назначение было для меня самого неожиданным. Многие были недовольны этим, потому что я всегда боролся за ясную и твердую политику, и Ленину, видимо, нравилось это. Не все было ясно, не все готово, и хлеба не было, а вот как-то победили все-таки! Значит, на чем-то держались. Я считал, что отказаться от нэпа никак нельзя и плыть по течению нэпа тоже нельзя. Конкретно это сформулировать было непросто, и на этом некоторые пытались вести какую-то свою линию — показать практически обывательство и добродушие, но это не давало бы пользы и завлекло бы нас в еще более трудное положение. Но, несмотря на все трудности, партия боролась за линию и добилась того, что троцкисты, зиновьевцы и бухаринцы были разбиты, и при всех недостатках, при всем том, что надежных коммунистов было мало, вот этот тончайший слой коммунистов, о котором Ленин пишет, он все-таки сыграл громадную роль. Если бы его не было или он был бы еще тоньше, то дело могло бы лопнуть и руководство страной не было бы организовано. А вот прошли через эти трудности, иногда как будто на волоске висело дело, а вот все-таки не выпустили руль из рук. В Политбюро было три ярых оппозиционера, но в скрытом виде, и я с ними боролся, помогая Ленину. Сталин обыкновенно не углублялся в теоретическую сторону вопроса, а Ленин и практическую, и теоретическую стороны умел связать, в этом его заслуга. Ну, и Ленин перебарщивал кое в чем.
Однако без решительных мер, без критики оппортунизма мы бы не прошли, мы бы лопнули, потому что вот именно на волоске висело дело. Они не хотели уступать, а у нас в руках были все-таки более надежные части партии. Это надо всегда помнить. И размахнутьдя ни в одну, ни в другую сторону нельзя. Неточно, неясно, но надеждами жили, не сдавали позиций, не скатывались к обывательщине. Вот в нижегородской обстановке и в других многих местах тогда обывательщина захлестывала, но победить не смогла. В этом я вижу заслугу партийцев, которые глубоко понимали Ленина, хотя не всегда умели правильно защищать эту линию — по-иному не научились. А все-таки пропустили такого, как Хрущев, на самую верхушку. Многим это нравится сейчас, в этом-то и опасность большая, что некоторые поддерживают социализм, а в душе у них другое, в душе они не верят.
Много зависит от руководителя. Брежнев, например, при хорошем руководителе может неплохо работать.
— Мне в ЦК сказали: Сталин и Молотов действовали не убеждением, а наганом, троцкистскими методами. Вот Троцкий так же расстрелял Думенко и Миронова…
— Мы к этому не имели отношения.
— Сталин и Молотов поступали так же. Погибли Тухачевский, Блюхер… Почти весь XVII съезд уничтожили…
— Ну, ну. Это обывательская душа, мелкобуржуазная, хрущевская — она живет. И не хочется быть обывателем в политике, а тянет.
— Когда я им заметил, что у нас, кроме Ленина, в истории страны не остается ни одного хорошего руководителя, мне сказали «Андрей Андреевич Андреев, Шверник…»
Молотов от души рассмеялся…
В прошлый раз я принес ему многостраничную записку, написанную работниками Краснопресненского райкома партии Е. Ф. Груниным. Молотов с интересом читает ее.
Автор записки пишет о том, что при Ленине Совнарком сосредоточил всю полноту хозяйственной, экономической и административной власти, а партия была помощницей.
— При Ленине — да, — говорит Молотов.
— Ленин в одном из писем Молотову в марте 1922 года писал:
«Наконец, необходимо разграничить гораздо точнее функции партии и ЦК, Советской власти…» А сейчас слишком много отдали партии.
— Попробуйте руководить иначе. Он критикует правильно в большинстве случаев, но выводы сделать не может. Это трудно, — говорит Молотов.
— Он предлагает оставить за партией общее руководство работой государственных органов без мелкого вмешательства.
— Это трудно осуществить в наших условиях, — говорит Молотов, — трудный вопрос.
— Он хочет докопаться, почему люди плохо работают.
— Потому что мы плохие коммунисты, мы еще плохие коммунисты в большинстве. И слава богу, что все-таки находятся какие-то силы, которые при всех недостатках и при слабом понимании всего комплекса вопросов все-таки держались за какое-то ядро партии и удержали… Мы не обращаем внимания на то, что требование для социализма и коммунизма оказалось одинаковым — от каждого по способности. Это
