«Посмотрим, что у нас получилось… На Севере у нас все в порядке, нормально. Финляндия перед нами очень провинилась, и мы отодвинули границу от Ленинграда. Прибалтика — это исконно русские земли! — снова наша, белорусы у нас теперь все вместе живут, украинцы — вместе, молдаване — вместе. На Западе нормально». — И сразу перешел к восточным границам. «Что у нас здесь?.. Курильские острова наши теперь, Сахалин полностью наш, смотрите, как хорошо! И Порт-Артур наш, и Дальний наш», — Сталин провел трубкой по Китаю, — «КВЖД наша. Китай, Монголия — все в порядке… Вот здесь мне наша граница не нравится!» — сказал Сталин и показал южнее Кавказа[1].
— С этим делом мы, конечно, немножко переборщили, но на юге кое-что намечалось. Однако во всем надо знать меру, а то можно и подавиться.
Вопрос о Прибалтике, Западной Украине, Западной Белоруссии и Бессарабии мы решили с Риббентропом в 1939 году. Немцы неохотно шли на то, что мы присоединим к себе Латвию, Литву, Эстонию и Бессарабию. Когда через год, в ноябре 1940 года, я был в Берлине, Гитлер спросил меня: «Ну хорошо, украинцев, белорусов вы объединяете вместе, ну, ладно, молдаван, это еще можно объяснить, но как вы объясните всему миру Прибалтику?»
Я ему сказал: «Объясним».
Коммунисты и народы Прибалтийских государств высказались за присоединение к Советскому Союзу. Их буржуазные лидеры приехали в Москву для переговоров, но подписать присоединение к СССР отказывались. Что нам было делать? Я вам должен сказать по секрету, что я выполнял очень твердый курс. Министр иностранных дел Латвии приехал к нам в 1939 году, я ему сказал: «Обратно вы уж не вернетесь, пока не подпишете присоединение к нам»[2].
Из Эстонии к нам приехал военный министр, я уж забыл его фамилию, популярный был, мы ему то же сказали. На эту крайность мы должны были пойти. И выполнили, по-моему, неплохо.
Я в очень грубой форме вам это представил. Так было, но все это делалось более деликатно.
— Но ведь приехавший мог предупредить других, — говорю я.
— А им деваться было некуда. Надо же как-то обезопасить себя. Когда мы предъявили требования… Надо принимать меры вовремя, иначе будет поздно. Они жались туда-сюда, буржуазные правительства, конечно, не могли войти в социалистическое государство с большой охотой. А с другой стороны, международная обстановка была такова, что они должны были решать. Находились между двумя большими государствами — фашистской Германией и Советской Россией. Обстановка сложная. Поэтому они колебались, но решились. А нам нужна была Прибалтика…
С Польшей мы так не смогли поступить. Поляки непримиримо себя вели. Мы вели переговоры с англичанами и французами до разговора с немцами: если они не будут мешать нашим войскам в Чехословакии и Польше, тогда, конечно, у нас дела пойдут лучше. Они отказались, поэтому нам нужно было принимать меры, хоть частичные, мы должны были отдалить германские войска…
Молотов никогда не соглашался с весьма распространенным мнением о том, что советская сторона не хотела заключать договоры с Англией и Францией, а делала ставку на Гитлера, которому якобы доверял Сталин.
Генерал-полковник А. Н. Пономарев рассказывал мне, что в 1939 году он молодым человеком принимал участие в переговорах советской стороны с английской и французской военными миссиями в Москве и что руководитель советской делегации народный комиссар обороны К. Е. Ворошилов не знал о визите германского министра иностранных дел Риббентропа в Москву, о его параллельных переговорах в Кремле. Однако заседания с англичанами и французами длились безрезультатно не одну неделю, а Риббентроп прилетал в Москву практически на один день. Молотов считал, что Англия и Франция сознательно завели переговоры в тупик, и мы вынуждены были подписать договор с Германией, чтобы отдалить войну, которую считали неизбежной.
— Если бы мы не вышли навстречу немцам в 1939 году, они заняли бы всю Польшу до границ. Поэтому мы с ними договорились. Они должны были согласиться. Это их инициатива — Пакт о ненападении. Мы не могли защищать Польшу, поскольку она не хотела с нами иметь дело. Ну и поскольку Польша не хочет, а война на носу, давайте нам хоть ту часть Польши, которая, мы считаем, безусловно принадлежит Советскому Союзу.
И Ленинград надо было защищать. Финнам мы так не ставили вопрос, как прибалтам. Мы только говорили о том, чтобы они нам часть территории возле Ленинграда отдали. От Выборга. Они очень упорно себя вели. Мне много приходилось беседовать с послом Паасикиви — потом он стал президентом. По-русски говорил кое-как, но понять можно. У него дома была хорошая библиотека, он читал Ленина. Понимал, что без договоренности с Россией у них ничего не получится. Я чувствовал, что он хочет пойти нам навстречу, но противников было много.
Финны и шведы
Я принес Молотову финское печенье.
— Финнов шведы воспитали, — говорит Вячеслав Михайлович. — Они — шведского такого налета. Культура шведская. Из европейских языков шведский им гораздо легче запомнить, использовать.
— Финляндию пощадили как! Умно поступили, что не присоединили к себе. Имели бы рану постоянную. Не из самой Финляндии — эта рана давала бы повод что-то иметь против Советской власти…
Там ведь люди очень упорны, очень упорны. Там меньшинство было бы очень опасно.
А теперь понемногу, понемногу можно укрепить отношения. Демократической ее сделать не удалось, так же как и Австрию.
Хрущев отдал финнам Порккала-Удд. Мы едва ли отдали бы.
С китайцами из-за Порт-Артура портить отношения не стоило, конечно. И китайцы держались в рамках, не ставили своих пограничных территориальных вопросов. А вот Хрущев толкнул…
Зря фотографию дали…
— В «Истории Второй мировой войны» зря опубликовали фотографию с Куусиненом. Ни к чему. Подписали договор с Финляндией, когда Куусинен был в Москве. Из этого ничего не вышло, чего ж вылезать с этой фотографией? Есть другие, подходящие фотографии, можно было дать…
(На снимке изображены Сталин, Ворошилов, Жданов, Молотов. За столом сидит Куусинен, подписывающий договор.)
— А Бессарабию мы никогда не признавали за Румынией. Помните, она была у нас заштрихована на карте? Так вот, когда она нам понадобилась, вызываю я этого Гэфенку, даю срок, чтоб они вывели свои войска, а мы введем свои.
— Вы вызвали Гэфенку, румынского посла?
— Да, да.
«Давайте договариваться. Мы Бессарабию никогда не признавали за вами, ну а теперь лучше
