Тройка, тройка... Серебряный снег, Бубенцы, бубенцы под дугою... (Бабкину.) Чернобровенький, ты дороже мне всех, От тебя я не знаю, не знаю покоя. Эх вы, звоны-бубенцы, бубенцы, Эх вы, кони, молодцы, молодцы. Эх, снег да ветер На белом свете, И поют и звенят бубенцы. Не забыть новогоднюю ночь, Что меня как огонь ослепила. (Бабкину.) Чернобровенький, чем ты можешь помочь? Чтоб тебя я, тебя позабыла. Эх вы, звоны-бубенцы, бубенцы! Эх вы, кони, молодцы, молодцы! Эх, снег да ветер На белом свете, И поют и звенят бубенцы. Тройка, тройка, — ты мчишься, звеня, В степь от белого снега седую... (Бабкину.) Чернобровенький, не забудь ты меня, От тебя никогда не уйду я. Эх вы, звоны-бубенцы, бубенцы! Эх вы, кони, молодцы, молодцы! Эх, снег да ветер На белом свете, И поют и звенят бубенцы! Идет танец. Появляется недовольный Карташов.
Геннадий. Виталий, становись к нам в круг!
Карташов. Извините, я не цыганский барон.
Анжелика (с упреком). Вы угадали, Виталий Николаевич, это романс. Но герои Советской Армии на фронтах Великой Отечественной войны на концертах всегда помогали мне петь припев этого романса, а затем, воодушевленные музыкой, шли громить заклятого врага. (Бабкину.) Я надеюсь, вы завтра поможете мне навестить глазного врача? Меня тревожит, что я не могу отличить красный цвет от зеленого. (Уходит.)
За ней уходит Таня.
Карташова (Карташову). Ты понимаешь, что ты обидел людей?
Карташов. А ты понимаешь, что я прилег отдохнуть? И у меня нервы...
Карташова. Нервы у всех, Виталий.
Бабкин (Карташову). Я обещаю завтра доставить тебя без очереди к невропатологу.
Карташов. Думаю, что теперь я попаду прямо в сумасшедший дом.
Карташова. Почему, когда людям хорошо, когда им хочется повеселиться, всегда находится человек, который портит им настроение?
Карташов. И я являюсь этим человеком?
Карташова. Да.
Геннадий. Оля, не надо. (Уводит Карташову.)
Бабкин (сочувственно). Что, свидание не состоялось?
Карташов (раздраженно). У меня не было никакого свидания!
Бабкин. Я же тебе дал выходной день.
Карташов. Я работал! Работал! Пока ты раскатывал с этим эстрадно-цыганским гибридом по московским поликлиникам, я работал. Ты забыл, что у нас имеются сроки сдачи проекта!
Бабкин. Виталий, может, тебе дать валериановых капель?
Карташов. Для успокоения можешь принять их сам! А тебе, кстати, пора успокоиться. Ты только посмотри на себя в зеркало!
Бабкин. А что?
Карташов. Тебе же уже пятьдесят лет.
Бабкин. Мы с тобой ровесники... И нам с тобой только по пятьдесят!
Карташов. Я все знаю, все знаю. Действуешь за моей спиной. Скрываешь от товарища. Жалкий фарисей. (Указывая на цветы.) А это что?
Бабкин. Тюльпаны. Красные тюльпаны. Мой любимый цветок.
Карташов (передразнивая). «Тюльпаны»... Вижу, что не кактусы! (Искренне переживая.) Так обманывать?! Так обманывать товарища! А ожерелье?
Бабкин. Какое ожерелье? Ты что-то... того? Ты нездоров, Виталий.
Карташов (горько). Я-то здоров! Я-то здоров! Что ж ты отворачиваешься? А-а, стыдно! Стыдно стало? Нашкодил — и в сторону! Разве не так? Неужели ты в самом деле решил жениться?!
Бабкин. Я предпринимаю только первые робкие шаги. И, кстати, хотел
