мужчиной, воином. Он впервые присутствовал на столь важном собрании как прием послов, и легкий румянец время от времени окрашивал его смуглые щеки, да длинные ресницы чаще обычного вспархивали вверх.
Явился с многочисленными родственниками и Соуз-хан, узнав откуда-то о прибытии бухарских послов. Он был, как всегда, суетен и не сдержан, а после нескольких выпитых пиал вина начал безудержно хвастать:
— Передайте Абдулле-Багадур-хану, что в моих угодьях водятся самые красивые соболя. Старики говорят, что сам Ульгень, покровитель всех соболей, живет в моем улусе…
— Что же ты не привез соболиные шкурки в подарок гостям? — насмешливо спросил его Кучум нимало не обиженный таким бахвальством.
— Я приехал, чтобы пригласить их в гости, если мой хан позволит.
— О том гостей спрашивай, — не глядя в его сторону, как от надоедливой мухи отмахнулся Кучум.
— Мы с удовольствием заедем к уважаемому… 'Соуз-хану', — подсказал услужливо Карача-бек, — Соуз-хану, — добавил молодой посол.
— А меня, уважаемый, почему не зовет в гости? — тут же вмешался бегающий меж гостями коротышка-брадобрей.
— Кто ты такой, чтобы приглашать тебя в гости? — небрежно проговорил Соуз-хан, оттопырив нижнюю губу. — Или ты родственник бухарского хана?
— Уважаемый угадал. Так оно и есть. Мой осел вместе с ханскими жеребцами в одной конюшне ночевал и сильно тосковал. На волю вышел, да и сдох, не будь плох. Я с него шкуру снял, хану нашему за халат поменял. Так в нем и хожу. Дал бы и тебе надеть, да боюсь живот некуда будет деть.
После этих слов все опять дружно захохотали, а Соуз-хан, решив, что смеются над его слишком большим животом, налился краской, побагровел и, вскочив, схватился за кинжал.
— Ах, ты, недоносок! Смеешь надо мой смеяться! Да я тебя… — И кинулся за коротышкой, отбежавшим от него на несколько шагов.
— Коль догонишь, сладкую лепешку дам, — дразнился тот издали.
— Ой, Халик-Карсак[4], не шути с ним! — закричал кто-то из воинов. — У него такой большой кинжал! Страшно!
— Бывает, что и петух летает, — отвечал тот, — а от доброго отца родится бешеная овца. У него пузо по коленям стучит, бежать мешает, в пот вгоняет.
Но, видать, Соуз-хан рассердился не на шутку и что есть мочи погнался за Халиком с кинжалом наперевес. Но догнать юркого коротышку было нелегко. Тот сделал круг, обежав сидевших гостей. Затем метнулся к пирующим воинам, угадав, что именно среди них найдет защиту от разбушевавшегося Соуз-хана и, перепрыгнув через чьи-то ноги, уселся на блюдо с угощениями, чем вызвал дополнительный смех у пирующих.
Когда запыхавшийся Соуз-хан, тяжело отдуваясь, подбежал к нукерам, они дружно подняли свои сабли, преградив ему путь. Он, зло выругался и повернул обратно, бормоча под нос угрозы.
— Да, Халик, верно приобрел ты себе врага надолго, — едва уняв смех, проговорил Кучум, — Соуз- хан — человек отважный. Может и на поединок вызвать.
— Мое орудие всегда со мной, — выкрикнул неутомимый Халик вынимая из-за пазухи сверкающую бритву брадобрея. Могу кое-чего и укоротить, ежели потребуется.
— Завтра наш хан проводит туй-праздник и приглашает всех желающих принять участие в состязаниях, — громко объявил Карача-бек.
— Да, чуть не забыл, — кивнул одобрительно Кучум, — все джигиты могут показать свое умение. Победитель получит приз.
Все одобрительно зашумели, запереговаривались и пир продолжался. Однако Кучум сделал знак Караче-беку и, поднявшись, прошел в свой шатер, извинившись перед гостями. Визирь вошел следом, почтительно наклонив голову.
Кучум сел на подушки, не пригласив сесть стоявшего неподвижно Карачу-бека и, чуть помолчав, спросил:
— О чем шептались послы? Я заметил, что ты был близко от них.
— Хан правильно заметил, но ничего особенного я не услышал. Говорили о брадобрее. Мол, должен понравиться хану…
— Что они имели в виду?
— Верно, то, что он хороший брадобрей. Разве не так?
— Не верю я этим бухарским подаркам. Насмотрелся в свое время. Этот коротышка Карсак перережет мне глотку за шапку золотых монет и глазом не моргнет.
— Могу взять его к себе, — предложил визирь, — моя голова не так ценна.
— За труса меня считаешь? — глаза хана сверкнули из-под опущенных бровей, обдав Карачу-бека холодом и презрением.
— Хан, не надо мне приписывать того, что я не говорил.
— То мое дело, кому что приписывать. Спасибо за поднос. Нашелся. Где ты его прятал? Кто подсказал?
— Подумал, они попытаются выкинуть что-нибудь подобное. Они мастера на такие штучки. Вот и приготовил поднос на всякий случай, а он и пригодился.
— Молодец. Пригласи послов ко мне в шатер.
— Мне тоже быть?
Кучум чуть подумал и, решив, что так или иначе придется посвящать визиря в свои планы, кивнул головой:
— И тебе быть. Приготовь письменные принадлежности. Прикажи никого в шатер не пускать и…, чтобы стража была наготове. Трезвых поставь у входа. Все понял?
— Да. Как не понять. — И многозначительно поглядел на Кучума.
Послы с улыбками вошли в ханский шатер и сели, откинувшись на мягкие кожаные подушки.
— Хорошее угощение приготовил хан. Благодарим! Да не оскудеет рука дающего.
— Пусть во благо пойдет вам наше угощение. Я рад добрым словам и готов поделиться с гостями последним.
— Надеемся, что до последнего дело не дойдет, а вот насчет мехов ценных наш повелитель просил заключить негласный договор.
— Что именно желает хан Абдулла?
— Наш хан предлагает союз: ты шлешь ему два раза в год соболиные шкурки, которых в твоем ханстве в избытке, а он обещает тебе оказывать помощь в борьбе с врагами. Кроме того, шейхи и имамы будут вновь отправлены сюда по нашему возвращению в Бухару. Мы видели лишь одну мечеть, да и то в твоей ставке на ханском холме.
— Я думал, что с вопросами веры мне будет позволено самому разобраться, но от помощи не отказываюсь. Шейхам и имамам буду всегда рад.
— Велик Аллах! — проговорили послы.
— Да, Аллах велик и велика вера наша, что Абдулла-Багадур-хан будет не зря брать с меня соболиные меха. По одной шкурке за каждого присланного воина.
— По одной шкурке за каждого воина?! — выговорили они, сделав изумленные глаза. — Хан шутит!
Незаметно для послов в шатер вошел Карача-бек и тихонько опустился на ковер, разложив перед собой письменные принадлежности.
— Какие могут быть шутки, — Кучум выставил перед собой растопыренную ладонь и принялся загибать на ней пальцы, — когда я их должен буду кормить — раз; дать оружие — два; коня — три; платить им за службу — четыре; и еще не известно, против кого они повернут оружие случись у меня неудача. На чужом верблюде легче ехать — коль околеет, то не так и жалко.
— Но воины сами себя могут прокормить и вооружение в бою добудут, на то они и воины…
— Я знаю, каких воинов пришлют мне, — отрезал Кучум.
