душе юноши прохладной пустотой.
Шли дни. Они не знали, сколько прошло времени с первого поцелуя, они почти не отдыхали,
им не нужны были еда и сон, и все их страстные соития сплелись в один тугой канат охрипших от
оргазмического рыка связок Эгора. О прошедших днях напоминали лишь задубевшая, как подошва,
кожа на любовном орудии Эмобоя и заросшая дикими цветами комната. Эгор и Мания теперь
обитали не на пыльном бетоне, а в густой траве, среди маков, ромашек, васильков и незабудок.
Стены и потолок поросли плющом и цепкими лианами, покрытыми дурманящими ярким цветом и
немыслимым запахом тропическими цветами. Любовники постоянно царапались о колючки
розовых кустов, все больше теснивших их к центру комнаты-поляны. И никаких насекомых, только
цветы, цветы, цветы. Их пьяные зовущие ароматы слились в один афродизиачный поток,
пропитавший тела и мысли. А какие красочные сочные цветы роняли на них свой нектар! Но ни
один из этих цветов не притягивал взгляд Эгора так, как тот, что постоянно радовал его своим
бесстыдным жаром и стыдливой нежностью, идеальной формой росистых лепестков и сладким
дурманным благоуханием, кружащим моментально пустеющую голову, — великолепный цветок
Мании, вершина совершенства. А как приятно было будить упругие бугорки обычно невидимых
сосков куклы. О том, что он занимается любовью с куклой, Эгор старался не думать. Он вообще
старался не думать, и это у него неплохо получалось. Он перестал обращать внимание на пустоты
ее глаз и места сочленения головы, рук и ног с прекрасным туловищем. Мания просто была
чудесным подарком судьбы, давшим ему возможность позабыть про страдания. Она зализывала его
раны в прямом и переносном смысле, и Эгор начинал подумывать, что это и есть счастье. Они
почти не разговаривали. То есть сначала совсем не разговаривали, а когда в комнате стало трудно
дышать от ароматов удовольствий и цветов и нереальная реальность Эмомира смешалась с
галлюцинирующим безумием вселенной запахов и чувств, они стали рассказывать друг другу
коротенькие истории, которые всегда заканчивались ласками, по сути став неотъемлемой частью
любовной игры.
Например, Мания как-то раз рассказала Эгору очередную байку про барбикенов, над
которыми она не уставала прикалываться:
— Представляешь, многие барбикены считают, что они могли бы сделать карьеру в реальном
мире. Мало того, у них существует целое течение, которое верит, что главные медийные
суперзвезды реального мира на самом деле — барбикены, достигшие такой степени
самовлюбленности, что смогли материализоваться. И теперь они каждые тридцать семь минут
бегают туда-сюда. Все эти супермодели, телезвезды и киноактеры: «Ой, извините, мне срочно
нужно в туалет попудрить носик» — и шасть с подиума, эфира, съемки в Эмомир и обратно. Вот
прикол. А проблемные места, — Мания провела ладонью по гладкой кромке сочленения шеи с
телом, — они всегда чем-нибудь драпируют: брильянтовые колье, высокие воротники.
— Ну, или фотошоп, — сказал Эгор. — Вполне стройная теория. А почему вообще эмо-куклы
зависят от Реала, почему просто не питаются эмоциями, которые выделяют сами?
— Потому что они для нас несъедобны. Люди же тоже не питаются собственными
выделениями.
— Понято, — сказал Эгор и тихонько укусил Манию за тоннелизированную мочку.
Так они и жили. В любви, цветах и согласии. Во всяком случае, Эгор в это верил. Пока Мания
не ушла. Они лежали рядом, тяжело дыша и держались за руки, только что отлепившись друг от
друга.
— Я придумал стихи про тебя. Хочешь, прочту? — спросил Эгор.
— Прочти, — сказала кукла.
— Девушка с лицом слепца у воздушного дворца вся в предчувствии ответа. Девушка с лицом
слепца в ожидании венца, как застывшая комета. Девушка с лицом слепца уж согласна на глупца,
лишь бы был силен и нежен. Девушке с лицом слепца не видать вдали гонца — путь страданья
неизбежен. Девушка с лицом слепца. В предвкушении конца сердце бьется сбитой птицей. Девушка
с лицом слепца просит милости Творца. Но желаниям не сбыться.
Когда Эгор закончил читать, Мания своим спокойным тихим голосом сказала:
— Я ухожу, Эгор. Прости. Мне хорошо с тобой, но этого мало. Любви у нас так и не
получилось. А это главное для меня. Ты не моя половинка.
— Как это? — удивился Эмобой. — А эти цветы? А любовные стоны и конвульсии, а бездна
удовольствия? — Да, ты прав, все это есть. Но я — эмо-кид, меня не обманешь. Удовольствие
видела, радость видела, даже жалость, когда ты, видимо, вспоминал, что я кукла. Благодарность
видела, а любви от тебя я все-таки не дождалась. И не дождусь. Ты любишь другую. Моей любви
вполне бы хватило на двоих, но это меня не устраивает. Я ищу гармонию в любви, только она даст
мне долгожданные плоды. Спасибо тебе за все, прощай!
И она встала и ушла из цветущей комнаты, так же бесшумно и быстро, как когда-то здесь
появилась. Эгор тихо оделся, лег на спину, подложив сумку под голову, и закрыл глаз. Ему стало
больно, обидно, в горле колючим комом стояли слова, которые он не сказал Мании. Да и зачем,
если все, что она говорила, чистая правда. Ему было хорошо с ней, но сердце сто по-прежнему
висело на стене в комнате улыбчивой девчонки из другого мира. Так он и лежал, жалел себя и
плакал, пока растения в комнате не стали гнить из-за высокой влажности. Поддавшись всеобщему
тлену в комнате забытой любви, Эгор из солидарности с цветами тоже решил увять. Он перестал
плакать, мысли его замедлили свой ход и перестали читаться, превратившись в серый
телевизионный шум. Спина и конечности одеревенели, крылья-тряпочки, как осенние листья, прели
под лопатками, волосы на затылке слиплись и спутались с погибающими растениями, челка упала
на пол и пыталась пустить корни. Жизненные соки и токи в его организме теперь не бежали, а шли
медленным шагом, совсем уже зажившая было рана на груди снова капельно закровоточила, как
порез на березе весной. По его телу стали ползать короеды сомнений, мокрицы совести и черви
сожалений. Его бы точно съели или превратили в нафаршированного насекомыми зомби, если бы
однажды в комнату не вошли четыре здоровенных бугая.
— Вот он, гад, загорает, — услышал Эгор знакомый басок Тру-Пака, но сил открыть глаз уже
не нашлось. — Да тут же дышать нечем. Уф-фу.
— Как его только ползучие твари не заточили? Вот ведь печальная картина полного
морального разложения и физического истощения, — узнал он и Покойника.
— Ладно, хватит базлать! Взяли — понесли, только аккуратно. Чтоб не рассыпался. Королева
ждет. Повезло парню, что наша Маргит такая добрая и отходчивая…
ГЛАВА 22
Королевский секс
Вот уже три дня все тридцать три тысячи королевских фрейлин дружно приводили в чувство и
в форму так некстати ушедшего в депрессию жениха Королевы. Сама Маргит не отходила от
любимого Эмобоя ни на шаг, не выпуская из виду его воскрешающееся тело, словно боясь, что
строптивый жених опять что-нибудь выкинет. Королева простила Манию, потому что та покаялась
и рассказала, где прячется беглый Эмобой, чьи феромоны изгоя заглушили мощные цветущие
