компанию…
– А разве Николас Питрайт не хочет пойти вместе с тобой? – лукаво спросил Энтони, и в его глазах запрыгали веселые искорки.
– Конечно, я на это рассчитываю, но, может быть, мы пойдем все вместе? – просительно протянула девушка. – Будет гораздо веселей!
Присцилла Мердок ворвалась в помещение, неся небольшую корзинку, которая висела у нее на левой руке. Девушка была небольшого роста и потому выглядела совершенно беззащитной. К ее бледному лицу очень подходило воздушное платье, отделанное изящными кружевами, и шляпка, красиво обрамлявшая ее треугольное лицо и защищавшая от лучей солнца, пробивающихся через большое окно пекарни. Губы девушки были нежно очерчены, а на щеках виднелись обворожительные ямочки.
– О, Энни, я и не знала, что ты здесь, – промолвила Присцилла и потупила взор, словно почувствовав робость, хотя Энни и не знала причины этой робости. До сих пор Присцилла почти не обращала внимания на Энтони и относилась к нему как к брату. Значит, причина ее робости была в Энни. Но почему?
– Я зашла сюда за свежим хлебом для брата, – сказала Энни. – Послушай, Присей, давай сегодня пойдем на бал: ты, я, Энтони и Николас.
В глазах Присциллы появилось странное выражение, и все-таки Энни еще ни о чем не догадывалась.
Присцилла судорожно вздохнула, а затем протянула свою корзину Энтони.
– Наполни, пожалуйста, мою корзину дюжиной свежих булочек. Энни, я случайно видела сегодня утром Николаса, он очень хотел пойти на праздник. И мы с Энтони тоже. А Патрику я сама отнесу свежую выпечку. Энни, по-моему, тебе нужно поговорить с Николасом и выяснить все до конца, потому что мы с ним, кажется, очень нравимся друг другу.
Энни была поражена словами Присциллы, она в волнении схватилась за горло.
– Вы с Николасом встречаетесь и я стою у вас на пути? Но он мне совершенно безразличен, то есть он мне нравится, но как друг. Я очень рада за вас! – торопливо закончила она, боясь, что ее удивление Присцилла примет за ревность.
– Я очень рада, что мы поговорили по душам и ты не обижаешься на меня, – проговорила Присцилла, зарумянившись от смущения. – Я сейчас пойду в мастерскую и отнесу булочки Патрику. До вечера…
С этими словами Присей легко, точно маленькая птичка, выпорхнула из пекарни.
После ее ухода в помещении установилась напряженная тишина. Энтони проверял, не подгорели ли пряники в печи.
– А как ты узнаешь, когда печь достаточно разогрелась для выпечки? – спросила Энни, стараясь начать разговор, хотя ее мысли были далеко отсюда. Ей казалось, что все в мире нашли себе пару: все люди, все птицы, все животные, все рыбы, только она одна, как проклятая, обреченная на любовь к человеку, который предпочел ей развратную туземку! Энни понимала, что не очень справедлива к Олаве, но ничего не могла с собой поделать!
– Я просто сую в печь руку, – пояснил Энтони, стараясь развеселить Энни и отвлечь ее от тяжелых дум. – Если она при этом сгорает дотла, то значит температура в печи подходящая для выпечки.
Энни озадаченно взглянула на него, но потом поняла шутку и рассмеялась.
– Как мне хорошо с тобой, Энтони, – промолвила она и, подойдя к нему, обняла за плечи.
– Я мог бы своими шутками развеселить тебя сегодня на балу, – глухим от волнения голосом промолвил он, видя, что Энни отстранилась от него и укуталась в шаль, несмотря на жару, стоявшую в пекарне. – Давай забудем обо всем сегодня вечером, Энни, и от души повеселимся. Что ты на это скажешь?
Энни задумалась на секунду, а затем кивнула:
– Хорошо, я согласна, – сказала она, решив про себя, что это будет удобный случай проверить свою сопротивляемость унынию, безраздельно овладевшему ею с некоторых пор.
Обняв Энтони еще раз, она быстро вышла из пекарни и направилась к дому священника, чтобы, не спеша, принять ванну.
Она сидела в медном чане, в который была налита горячая вода, и на поверхности плавал кусочек душистого мыла. Девушка глубоко задумалась. Сколько она еще может продолжать такую жизнь, полную унижения от сознания, что она любит мужчину, который пренебрег ею? Когда она сможет снова ощутить радость жизни, вкус каждого дня, каждого мгновения, как это было, когда она верила, что и Джек любит ее всем сердцем. Сейчас она словно омертвела, и единственное, что она сейчас чувствует – это тупую и бесконечную, как океан, боль в сердце. Она понимала, что засыхает, увядает, как цветок, но не видела никакого выхода. Это чувство было сильнее ее воли к жизни, девушка чувствовала себя пленницей. Энни упрямо встряхнула головой. Нет, она не поддастся своей слабости и будет счастливой прямо с сегодняшнего дня. Она будет сегодня самой красивой и счастливой на балу!
Выйдя из чана, Энни тщательно растерла тело жестким полотенцем, так что ее атласная кожа порозовела, долго расчесывала свои прекрасные медные волосы, роскошными волнами рассыпавшиеся по спине. Затем она протерла лицо и грудь розовым маслом, отчего кожа засияла как перламутровая, а от самой Энни стал исходить неповторимый аромат роз и ее цветущей молодости.
Затем девушка осторожно надела легкое персиковое платье с атласным поясом. Оно, конечно, было слишком легким для прохладного осеннего вечера, но больше ничего красивого у Энни не было. Монахини подарили ей три платья, два из которых были повседневными, а одно, вот это, годилось и для бала.
«Ничего, – решила Энни. – Накину сверху теплую шаль, а в залах будет жарко из-за множества людей и свечей. Теперь предстояло заняться прической. Спереди Энни выпустила два локона, мягко завившихся вдоль ее розовых гладких щек, а все остальные волосы уложила в высокую замысловатую прическу. Сверху девушка пустила атласную ленту в тон платью. Энни посмотрела в зеркало и осталась довольна своей внешностью: на нее глядела молодая зеленоглазая нимфа, с молочно-белой кожей, ярким румянцем на высоких скулах, с губами, похожими на лепестки розового цветка. Глаза Энни мерцали в полумраке комнаты, как две звезды. Сегодня на балу она будет веселиться. Энни решила, что не пропустит ни один танец, ни одну улыбку, ни один восхищенный взгляд мужчины, будет наслаждаться этим вечером и ни разу не позволит себе вспомнить пленительный образ своего любовника».
Энни охватила радостная дрожь. Вопросы и сомнения одолевали ее, но она готова была бороться за себя.
Глава 9
Стены танцевальной залы были обиты панелями из темного дуба, высокие окна этого просторного помещения были круглыми и не имели занавесок. Начищенный паркет сиял. Скрипки выводили медленный менуэт, под который кружились пары. Энни с удовольствием следила за танцующими парами, обмахиваясь веером. Прижав к груди свой плетеный из соломки веер, она тепло улыбнулась Энтони, просиявшему ей в ответ. Энни только недавно вошла в залу, но почувствовала в себе желание танцевать сегодня всю ночь и радоваться каждому мгновению. Ей просто нужно было еще несколько минут, чтобы освоиться.
– Энни, тебе принести пунш? – спросил Энтони, подойдя к ней поближе и заметив, в каком возбужденном состоянии она находится. Энтони оставалось гадать: следствие ли это жары или внутреннего волнения – В глазах Энни в этот вечер скрывалась какая-то тайна. В них затаились искорки, но Энтони знал, что причиной ее волнения является вовсе не он. Причина крылась совсем в другом. Но в чем?
– Здесь так много народа и так жарко, – добавил он, дотрагиваясь до своего тугого воротничка, острые концы которого нависали над большим серебряным галуном и жилетом из парчи. Его черные кожаные туфли украшали квадратные пряжки. Он тщательно завил свои волосы, и теперь они падали ему на плечи двумя большими золотистыми водопадами. Энтони долго занимался своей внешностью, чтобы произвести впечатление на Энни. Однако та не обращала на него никакого внимания. Но зато одно юное создание весьма благосклонно поглядывало на Энтони сквозь густые ресницы, и молодой человек чувствовал себя чрезвычайно польщенным. Ему страшно хотелось представиться этой девушке, но он считал это неприличным, поскольку приехал на бал вместе с Энни.
– Может быть, ты хочешь чего-нибудь выпить? – спросил он еще раз, не глядя на спутницу. Его глаза в это время искали в толпе ту милую особу, которая так его заинтересовала. Энни обмахивалась веером, прикрывая им свое лицо, так что были видны только ее зеленые таинственные глаза.
В душе Энтони все перевернулось. Ему стало не по себе. Он почувствовал странное напряжение во всем
