Джордж уехал из Лондона в Кент за два дня до этого. «По-настоящему взялся за дело, помогает там убирать урожай», — любовно сказала мне Кэтлин.
Мы с Кэтлин собирались поехать вместе, но в ту субботу ее непредвиденно задержали в Лондоне по какому-то делу. Было договорено, что я отправляюсь вперед и позабочусь о продуктах на всю компанию: Кэтлин пригласила Джорджа с нами пообедать.
— Я подъеду к семи, — сказала она. — Ты ведь не против, что дом пустой? Сама-то я терпеть не могу приезжать в пустые дома.
Я сказала, что нет, я пустые дома люблю.
Очень даже оказался милый дом, и очень мне понравился: обиталище викария XVIII века, кругом восемь пустых акров, комнаты большей частью закрыты и завешены, и всего-то одна служанка. Оказалось, что мне нет нужды идти за покупками: тетка Кэтлин оставила массу вкуснятины с пришпиленными записками: «Съешьте это оч. прошу см. тж. в хол-ке» или «Хватит накормить троих см. тж. 2 бтл. домашн. вина на cл. вечеринки угл. кух. стол». Я разыскивала указанное по тихим и прохладным хозяйственным помещениям и чувствовала себя кладоискательницей. Дом без людей — но по всем признакам обитаемый — может быть прекрасным, спокойным пристанищем. Тем более что люди обычно занимают в доме несоразмерно много места. Когда я бывала здесь раньше, комнаты казались прямо переполненными: Кэтлин, ее тетка и маленькая толстая служанка сновали туда-сюда. Когда я пробиралась по обитаемой части дома, раскрывала окна и впускала бледно-золотистый сентябрьский воздух, я, Иголка, не сознавала себя во плоти, я могла быть призраком.
Осталось только пойти за молоком. Я подождала до четырех, чтобы подоили коров, и отправилась на ферму через два поля позади фруктового сада. Там-то, когда скотник вручал мне бутылку с молоком, я и увидела Джорджа.
— Привет, Джордж, — сказала я.
— Иголка! Ты что здесь делаешь? — удивился он.
— Молоко покупаю, — сказала я.
— И я тоже. Ну, надо сказать, приятная встреча.
Мы расплатились, и Джордж сказал:
— Я с тобой немного пройдусь. Только рысью, а то моя старая кузина ждет не дождется молока к чаю. А что Кэтлин?
— Задержалась в Лондоне. Будет позже — наверно, прямо к семи.
Мы пересекли первое поле. Джорджу надо было налево, на дорогу.
— Ну что ж, стало быть, нынче вечером свидимся? — сказала я.
— Да, поболтаем о днях минувших.
— Чудненько, — сказала я.
Но Джордж прошел за мной на другое поле.
— Слушай-ка, Иголка, — сказал он. — У меня к тебе два слова.
— Вечером, вечером, Джордж. А то твоя кузина молока заждалась. — Я заметила, что разговариваю с ним, как с ребенком.
Мы пошли через второе поле. Я надеялась побыть в доме одна еще пару часов и настроена была нетерпеливо.
— Смотри-ка, — вдруг сказал он, — тот самый стог.
— Да-да, — рассеянно отозвалась я.
— Давай посидим там, поговорим. Как бывало, на стогу полежишь. У меня сохранилась та фотография. Помнишь, как ты…
— …нашла иголку, — поторопилась я, чтобы покончить с этим.
Отдохнуть, однако же, было приятно. Стог немного завалился, но пристроились мы там неплохо. Я зарыла свою бутылку в сено, чтобы молоко не нагрелось. Джордж осторожно поставил свою внизу под стогом.
— Моя старая кузина рассеянна до невозможности, бедняжечка. Она немного не в себе. У нее никакого чувства времени. Я ей скажу, что ходил всего десять минут, и она поверит.
Я хихикнула и посмотрела на него. Лицо его стало куда шире прежнего, а губы сочные, широкие, налитые как-то не по-мужски. Его карие глаза по-прежнему переполняла смутная мольба.
— Значит, все-таки решила после стольких-то лет выйти за нашего Скелетика?
— Право, не знаю, Джордж.
— Ну, ты его и поводила за нос.
— Это уж не тебе судить. Позволь мне иметь свои резоны.
— Да не брыкайся ты, — сказал он, — я просто шучу. — В доказательство он вырвал клок сена и провел мне им по лицу. — Знаешь ли, — сказал он затем, — по-моему, вы со Скелетиком все-таки плоховато обошлись со мной тогда, в Родезии.
— Ну, Джордж, мы были заняты. Мы тогда вообще были моложе, много еще надо было сделать и увидеть. Да и к тому же мы ведь могли еще сто раз с тобою встретиться, Джордж.
— Себялюбие, и не более того, — сказал он.
— Ну ладно, Джордж, я пошла. — И я стала слезать со стога.
Он подтянул меня обратно.
— Погоди, мне надо тебе кое-что сказать.
— Надо, так говори.
— Сперва уговор — ни слова Кэтлин. Она пока не велела говорить, чтобы ты от нее самой узнала.
— Ладно. Уговор.
— Я женюсь на Кэтлин.
— Но ты уж и так женат.
Иногда до меня доходили вести о Матильде от того семейства в Родезии, с которым я поддерживала переписку. Они ее называли «Джорджева смуглая леди» — и, конечно, не знали, что он на ней женат. Она, видно, здорово пообчистила Джорджа (так мне писали), а теперь только и делает, что шляется, вся расфуфырившись, ни о какой работе и слышать не хочет и сбивает с панталыку скромных цветных девушек по всей округе. Видимо, ее там считали живым примером несусветного идиотизма Джорджа: вот, мол, как не надо.
— Я женился на Матильде в Конго, — заметил Джордж.
— И все-таки это будет двоеженство, — сказала я.
От слова «двоеженство» он рассвирепел. Он рванул пук сена, будто собрался ткнуть мне им в лицо, но пока что овладел собой и стал меня этим сеном шутливо обмахивать.
— Не уверен я, что какой-то там брак в Конго и вообще действителен, — продолжал он. — А в моей жизни он ровным счетом ничего не значит.
— Нет, это не дело, — сказала я.
— Мне нужна Кэтлин. Она такая добрая. По-моему, мы с Кэтлин всегда были предназначены друг другу.
— Мне надо идти, — сказала я.
Но он прижал мне ноги коленом, и я не могла двинуться. Я сидела смирно, с отсутствующим видом. Он пощекотал мне лицо соломинкой.
— Улыбнись, Иголка, — сказал он, — поговорим, как прежде.
— Ну?
— Никто не знает, что я женат на Матильде, кроме тебя и меня.
— И самой Матильды, — сказала я.
— Она помолчит, пока ей за это платят. Дядька мой ассигновал ей ежегодное содержание, уж за этим юристы присмотрят.
— Пусти-ка меня, Джордж.
— Ты обещала меня не выдавать, — сказал он, — уговор был.
— Да, был уговор.
— И ты теперь выйдешь за Скелетика, мы переженимся между собой, как надо, как давно надо было.
