— Ужасная женщина, — соглашались все после ее ухода.
— Вот пройдут пятидесятые, — говорил председатель, сам семидесяти трех лет от роду, — и станет полегче. Переходный период… старое начальство не любит перемен. Власть терять, знаете… К середине шестидесятых будет гораздо легче. Все само собой устроится.
И комитет соглашался мириться с Цунами, женщиной незыблемой и несменяемой, до середины шестидесятых, пока не выйдет ей исторический срок. Но теперь она умерла, и в комитете образовался матриархальный вакуум, который тут же попытались заполнить, но пока безуспешно.
Между тем, как бы искушая провидение ниспослать им новую Цунами-мстительницу, они переместили сестру Бестед первого января в другую палату. Реорганизация старушечьей палаты была достаточным поводом, и сестра Бестед больше не протестовала.
Бабуни прослышали о перемещении раньше, чем о реорганизации.
— Когда увижу, тогда поверю, — сказала бабуня Барнакл.
Она увидела еще до воскресенья. Появилась новая старшая сестра, могучая и толстая, очень проворная, с недвижной мясистой физиономией.
— Вот таких нам и надо, — сказала бабуня Барнакл. — Сестра-то Бесстыдь была чересчур поджарая.
Новая сестра, увидев, как бабуня Грин рассеянно перекладывает вареное яйцо с тарелки в тумбочку, уперлась руками в необъятные бока и сказала:
— Вы что,
— Вот каких нам надо, — сказала бабуня Барнакл. Она откинулась на подушку и облегченно смежила веки. Она объявила, что впервые за долгие месяцы чувствует себя в безопасности. Еще она объявила, что теперь, когда убрали сестру Бесстыдь, она готова тут же умереть. Потом вспрянула с подушки и, простерши руку и указуя перстом, предрекла, что уж теперь-то вся палата переживет зиму.
Мисс Валвона, которая всегда усиленно сопереживала миссис Барнакл, раскрыла гороскопы:
— Бабуня Барнакл: Стрелец. «В полуденное время хорошо предпринять дальнее путешествие. Сегодня вы можете выказать свою оригинальность».
— Хо! — сказала бабуня Барнакл. — Оригинальность выказать? Ладно, так уж и быть, надену-ка я штаны задом наперед.
Сестры явились на дневной обход умывать, переодевать, причесывать и охорашивать пациенток перед инспекцией сестры-хозяйки. Они заметили, что бабуня Барнакл возбуждена, и решили оставить ее напоследок. Она и вообще-то переживала эту процедуру очень бурно. А уж когда у власти была сестра Бестед, бабуня Барнакл прямо визжала, если ее переворачивали, чтобы попудрить спину, или пересаживали из постели в кресло.
— Сестра, я буду вся в синяках! — вопила она.
— Пролежни, бабуня, похуже синяков.
Она кричала: о боже ты мой, сестры выворачивают ей руки, она визжала: о господи всемогущий, она не может сидеть. Она стонала, когда физиотерапевт просил ее подвигать пальцами на руках и ногах, она заявляла, что суставы ее вот сейчас сломаются.
— Убейте меня, — приказывала она, — и дело с концом.
— Ладно вам, бабуня, это же обычное упражнение.
— Хрясь! Вы что, не слышите, как кости трещат? Убейте меня, и тогда уж…
— Давайте, бабуня, мы вам ножки разотрем. Ну, какие у вас хорошенькие ножки.
— Помогите, они меня убивают!
На самом-то деле бабуне Барнакл даже нравился этот повод пошуметь и взбодриться. Ее устами, так сказать, прокрикивалась вся палата, так что другие бабуни шумели куда меньше, чем могли бы. Правда, и они жалобно вскрикивали, но лишь несколько минут, за причесыванием. Бабуня Грин, когда ее кончали причесывать, неизменно говорила сестрам:
— Ох, какие у меня были волосы, пока вы их не обрезали, — хотя по совести и обрезать-то было нечего.
— Гигиена, бабуня. Гораздо больней было бы расчесывать вам длинные волосы.
— Ох, какие у меня были волосы…
— А у меня-то, — вмешивалась бабуня Барнакл, особенно если поблизости была сестра Бестед. — Видели бы вы мою голову, пока ее не обстригли.
— В постели лучше с короткой стрижкой, — бормотала себе под нос бабуня Тэйлор, у которой волосы и правда были длинные и густые, но она рассталась с ними без сожаления.
— Ну-ка, бабунюшка Барнакл, давайте-ка мы вам сделаем причесочку.
— Ой, смерть моя пришла.
В день появления новой сестры, когда бабуню Барнакл, как излишне взбудораженную, оставили под конец, оказалось, что у нее температура.
— Милочка, ну чего я все в постели, — умоляла она сестру. — Ну посидим сегодня, коли уж Бесстыди нет.
— Нельзя, у вас температура.
— Сестричка, я сегодня хочу посидеть. Достаньте мне завещательный бланк, вот у меня шиллинг в тумбочке. Хочу составить новое завещание, отказать кой-чего новой сестре. Как ее звать-то?
— Люси.
— Люси рыдала, — выкрикнула бабуня Барнакл, — карман потеря…
— Тихо лежите, бабуня Барнакл, и мы вас скоренько подлечим.
Она еще погалдела и смирилась. На следующий день, когда ей сказали, что надо соблюдать строгий постельный режим, она протестовала громче и даже немного брыкалась, но мисс Тэйлор, лежавшая на соседней койке, заметила, что голос у бабуни Барнакл необычный — тонкий и высокий.
— Сестра, я сегодня сяду посижу. Принесите мне завещательный бланк. Хочу составить новое завещание и включить туда новую сестру. Как ее зовут?
— Люси, — сказала сестра. — Лежите смирно, бабуня, у вас высокое давление.
— Я фамилию спрашиваю, деточка.
— Люси. Сестра Люси.
— Льюся-льюся, никак не разольюся, — завизжала бабуня Барнакл. — Ну, и все равно я ее включу в завещание. Помогите мне…
Пришел доктор, ей сделали укол, она угомонилась и задремала.
В час дня, когда все были заняты едой, она пробудилась. Сестра Люси принесла ей молочного крема и покормила ее с ложечки. В палате было тихо, все молчали, и с жестокой отчетливостью звякали ложки о тарелки.
Около трех часов бабуня Барнакл снова пробудилась и стала выкрикивать призывным голосом, сначала слабо, потом все звонче и пронзительнее:
— Ноовасти, виичернии ноовасти, — заливалась старая газетчица. — Виичеарнии гаазеаты, ноовасти, Иванинг стандырт, Иванинг старр и стандырт!
Ей сделали укол и дали глоток воды. Койку ее откатили в угол палаты и загородили ширмой. Приходил доктор, немного побыл за ширмой, потом ушел.
Приходила и заглядывала за ширму и новая старшая сестра. Часам к пяти, когда немногие посетители расходились, сестра Люси снова зашла за ширму и что-то сказала бабуне Барнакл, а та ей слабым голосом ответила.
— Она в сознании, — сказала мисс Валвона.
— Да, разговаривает.
— Плохо ей? — спросила мисс Валвона, когда сестра проходила мимо ее койки.
— Да, не слишком хорошо, — отозвалась сестра.
Кое-кто выжидательно и испуганно поглядывал на двери палаты, заслышав чье-либо приближение, словно именно там должен был появиться ангел смерти. К шести часам у дверей раздались мужские шаги. Бабуни, сидя в постелях над подносами с ужином, прекратили есть и обернулись к вошедшему.
Это и в самом деле был священник с маленьким ящичком. Мисс Валвона и мисс Тэйлор перекрестились, когда он проходил мимо них. Он зашел за ширму в сопровождении сестры. И хотя в палате
