его, — если бы вас спросили о вашем мировоззрении, вы бы назвали себя мистиком?
— Затрудняюсь вам ответить, поскольку меня никогда не спрашивали о моем мировоззрении.
— И все-таки вопрос в том, — сказал мистер Роуз, — кто же это пытается вселить в нас страх божий?
— И каков его мотив? — сказал Годфри. — Вот что меня интересует.
— Исходя из фактов вопрос о мотиве должен всякий раз становиться заново — сказал Мортимер. — Полагаю, всем нам ясно, что виновник в каждом случае тот самый, кого мы таковым считаем.
— Ты им разъяснил свою теорию? — спросила Эммелина Мортимер, когда все разъехались.
— Нет, ну что ты, дорогая. Я, наоборот, читал им маленькие философские проповеди, чтобы как- нибудь скоротать время.
— И понравились им твои маленькие проповеди?
— Некоторым дамам понравились. И девушка вроде бы не так откровенно скучала. Летти воспротивилась.
— Еще бы нет.
— Она сказала, что незачем было и собираться.
— Фу, как невежливо. А я-то старалась, чаем их поила.
— И прекрасный был чай. Ее «незачем» целиком относится ко мне. Боюсь, что это было предрешено.
— Какая жалость, — сказала Эммелина, — что ты не заявил им напрямик: «Кроме смерти, виновных нет». Вот бы я посмотрела на их физиономии.
— Это мое личное мнение. За них решать нельзя.
— А сами они за себя что, не могут решить?
— Нет, не могут. Пойду-ка я опрыскаю груши.
— Знаешь, милый, — сказала миссис Мортимер, — по-моему, с тебя на сегодня хватит. Я и то с ног падаю.
— С ними та беда, — сказал он, — что они думают, будто уголовный розыск, подобно господу богу, вездесущ и всеведущ. А мы всего-то навсего полицейские.
И он отправился в столовую почитать у камина. Но прежде он выровнял стулья вокруг стола, отставив некоторые из них обратно к стене, вытряхнул пепельницы в камин и постоял у окна, глядя, как смеркается: эх, вот бы погожее лето! Он еще не говорил Эммелине, что собирается летом обновить свою яхту, ради которой, выходя в отставку, пожертвовал автомобилем. И свежий влажный ветер засвистел у него в ушах.
Он вышел в прихожую на телефонный звонок, снял трубку и через несколько секунд молча ее положил. Как странно, подумал он, что мне всегда звонит женщина. Всем прочим достались мужчины, а мне почему-то эта женщина, вежливая и уважительная.
Глава двенадцатая
— Я ему так прямо и сказала, — сообщила миссис Петтигру миссис Энтони. — Все это, говорю, инспектор, полнейшая чепуха. Даме Летти Колстон что-то такое примерещилось. Годфри подумал — а я чем хуже, и пошло-посыпалось, одни за другим. Умирать буду — скажу, что все это — чистые выдумки. Но он — нет, он со мной не согласился. Почему? А понятно почему. Если он скажет, что у дамы Летти просто воображение разыгралось, она его из завещания вычеркнет.
На самом деле миссис Петтигру в один прекрасный тихий день был-таки анонимный звонок, но она предпочла тут же об этом начисто позабыть. У нее была великолепная способность попросту вычеркивать неприятности и неудобства, словно бы их и не было. Спроси ее, например, правда ли, что восемнадцать лет назад ее лицо «отремонтировали», — и она бы даже удивилась, причем неподдельно, более того, в простоте душевной и шутки ради она бы назвала кой-кого из тех, кто «действительно» подремонтировал лицо или обновил еще что-нибудь путем косметической хирургии.
Так что миссис Петтигру совершенно убедила себя, что никакого непонятного голоса по телефону она слыхом не слыхивала: она не просто предала этот случай забвению, нет — она даже не сохранила никаких следов его в памяти: положила трубку и вычеркнула его из жизни.
— Навыдумывают с три короба и сами себе верят, — сказала миссис Петтигру.
— Чего там, — сказала миссис Энтони, — и правда ведь от смерти никуда не денешься. Но мне бы тоже не понравилось, если бы этот малый стал меня допекать. Ну уж я бы всыпала ему по первое число.
— Да нет же никакого малого! — крикнула миссис Петтигру. — Вы что, не слышите меня?
— Аппарат у меня в ухе, и я вас очень даже слышу. Нечего голос-то повышать.
Миссис Петтигру горько укоряла себя, как и всякий раз, когда унижалась до перебранки с миссис Энтони, забывая о том, что это ей вовсе не на руку. Чтобы хоть как-то отыграться, она удалилась из кухни с надменным видом и пошла искать Годфри.
Он сидел у камина и, как назло, разговаривал с Чармиан.
— Пожалуйста, Годфри, ну не надо снова долбить одно и то же. А, вот и вы, миссис Петтигру, — сказала Чармиан.
— Это не Тэйлор, — сказал Годфри с привычным раздражением.
— Оно и видно, — сказала Чармиан.
Он уныло поглядел на миссис Петтигру. Нет человеку в своем же доме никакого покоя. Его все больше тревожило новообретенное самообладание Чармиан. Не то чтобы он желал худа собственной жене, но неизменно он увядал в той мере, в какой она расцветала. Взглянув на жену, он подумал: это же ненадолго, потом ей обязательно станет хуже. Как иной раз бывает трудно, подумал он, немолодому человеку. Миссис Петтигру снова назначила ему свидание с поверенным, а оно ему вовсе не нужно. Конечно, раньше или позже придется все-таки повидаться с поверенным, но после вчерашней бессмысленной поездки в Кингстон и обратно он устал до умопомрачения. Еще этот полоумный Мортимер танцевал вокруг Чармиан, да и все вокруг нее танцевали, словно она бог знает кто, а не просто жалкая старая развалина, — и от этого болезненно припоминались прежние обиды: с давних пор он ошибочно считал каждый успех Чармиан ущербом для себя, и ему, в силу привычки, не могло быть хорошо, если ей не было плохо.
— Мы же вчера вечером все сто раз обсудили, — повторяла Чармиан. — Хватит уж разговоров. Я, например, люблю Генри Мортимера, и проехались мы, по-моему, замечательно.
Миссис Петтигру тоже была встревожена тем, что Чармиан воспрянула духом — видимо, после переиздания ее незапамятных сочиненьиц. На самом деле Чармиан окрепла еще и потому, что ей приходилось изо дня в день противостоять хамству миссис Петтигру. Миссис Петтигру даже стала опасаться, как бы она, чего доброго, не пережила Годфри. Чармиан надо отправить в пансионат; и давно бы отправили, если б не малодушие Годфри, который удерживал жену при себе, спекулируя на ее супружеском сочувствии.
Годфри покосился на свою ненавистную союзницу Чармиан, сидевшую по другую сторону камина, потом — на Мейбл Петтигру между ними, которой он боялся без памяти, и решил сегодня опять удрать от миссис Петтигру и съездить к Олив.
Миссис Петтигру подумала: я читаю на его лице, как в открытой книге. Книги она ни одной не открывала уже больше сорока лет: не могла сосредоточиться на чтении, но подумала именно так — и решила сопровождать его к поверенному.
Чармиан пошла прилечь после обеда, и к ней явилась миссис Петтигру. Чармиан открыла глаза.
— Вы стучались, Мейбл? Я не расслышала, — сказала она.
— Нечего было слышать, — сказала миссис Петтигру.
— Никогда не забывайте постучаться, — сказала Чармиан.
— Миссис Энтони, — сказала миссис Петтигру, — стала чрезвычайно рассеянна и стряпать больше не может. Три дня подряд, как вам известно, она все забывала солить. Вчера она подала гусеницу в тушеных
