Франческа проинформировала местных журналистов, а точнее, передала им до, во время и после обеда кое-какие сведения, облеченные в заманчивую форму слухов; новости тут же распространились по больнице, ибо осаждавшие ее порог журналисты набрасывались на каждого — будь то врач, сиделка или пришедшие с визитом родственники и друзья больных — и засыпали их вопросами, выбалтывая все, что знали сами, в надежде выудить на эту приманку еще более интересные и сенсационные вести.
Видели вы Данайю? Она все еще влюблена во Фредерика Кристофера? Она знает, что он умер? Понимает это? Упоминала ли она о других женщинах, своих соперницах, тех, кто преследовал Фредерика в церкви святого Павла и святого Иоанна? Ну конечно, правда, их было несколько, не знаю точно, три или четыре, — и одна из них лезла за ним по лесам. На ней было бикини. Что говорит Данайя? Ей известно, что приезжают ее родители? Знает ли она, что ее собирается навестить Аннабел? Она благодарна? Так и говорит, что благодарна? Кому? Персоналу больницы? Всем итальянцам? Может быть, она сказала, что благодарна Аннабел Кристофер? А что еще она говорит?
К тому времени, когда появились приехавшие прямо из аэропорта родители Данайи, большая часть репортеров разошлась перекусить, а те немногие, что задержались, едва успели наспех сфотографировать эту чету, чем и должны были ограничиться. Супруги Лайтенс и сопровождавший их шустрый молодой человек, по-видимому американский консул, торопливо вошли в здание под эскортом полицейских, только что подоспевших сюда, так как в участок сообщили, что около больницы собирается толпа.
В половине четвертого, когда к дверям больницы прибыла Аннабел, здесь оказалось еще больше полицейских. Репортеры и операторы вернулись в полном составе. Отряды прессы и полиции окаймляла многочисленная в воскресный день толпа туристов.
Выйдя из машины, Аннабел откинула назад свою черную вуаль. В руке у нее был букетик желтых роз. Она приехала без провожатых.
— Почему вы навещаете Данайю, Аннабел?
— Аннабел, миссис Кристофер, вы были знакомы раньше с этой девушкой?
— Вы знали, что она бегает за вашим мужем? У них что-то было? Как вы к этому относитесь, миссис Кристофер?
— Что вам известно об остальных женщинах?
— Вы знаете, как их зовут?
— Что вы можете рассказать о позавчерашней оргии?
Чуть заметно улыбаясь, она оглядела терпеливых полицейских, и напиравших сзади репортеров, и теснившуюся за ними толпу зевак, разраставшуюся на глазах: из ближних лавок спешили какие-то юноши, женщины в передниках торопливо перебегали через дорогу. Прохожие и раньше часто узнавали Аннабел на улице, но никогда еще вокруг нее не собиралась целая толпа. Она обратила внимание, что большая часть журналистов — итальянцы; заодно бросила взгляд и на больничные окна: почти из каждого выглядывали головы и лица. Она и им послала свою скорбную улыбку. Потом, улыбнувшись всем вокруг, как улыбается мать осиротевшим детям, она произнесла по-итальянски со своим стрекочущим акцентом:
— Я хочу навестить Данайю, потому что я ее простила. Никаких оргий не было, кроме той, которую бедняжка сама себе устроила. Что касается остальных женщин... — Аннабел на мгновение задержала взгляд на букете, потом решительно тряхнула головой, — я прощаю им всем. Даже той, что повинна в гибели моего мужа. Мой муж умер в храме мучеников мученической смертью. Я прощаю его убийцам.
Она опустила на лицо легкую, как облачко, вуаль. «О-о-о!» — откликнулись сочувственным вздохом женщины в задних рядах. Камеры всхлипнули. Аннабел вошла в ту самую больницу, в которую два дня назад ее привозили опознать тело мужа.
— Ты была великолепна, — сказал ей потом Луиджи, видевший эти кадры в вечерней телепрограмме.
Но Аннабел еще предстояло провести двадцать минут у постели Данайи.
— Я так благодарна, — растерянно улыбаясь, слабым голосом произнесла Данайя и закрыла глаза.
Мать девушки, измученная путешествием в самолете и волнением, но все же более миловидная и изящная, чем одурманенная, больная дочь, стараясь быть любезной, повернулась к сиделке и сказала: «Она говорит, что благодарна вам. Мы тоже вам благодарны. Мы...» Она вдруг сообразила, что та не понимает по-английски. Аннабел, стоявшая в черной вуали перед кроватью, на которую положила букетик желтых роз. перевела ее слова.
Сиделка пояснила Аннабел, что девушка все время повторяет, что она благодарна. Ответ сиделки Аннабел, в свою очередь, перевела на английский, и миссис Лайтенс вдруг осенило: «Постойте, так ведь это ей велел психиатр. Еще на родине с тех пор, как она подверглась психоанализу, она, помнится, всегда отвечала нам, что благодарна, когда мы ее спрашивали, как она себя чувствует и как ей живется в Нью- Йорке (это уже после того, как она переехала туда с севера и сняла квартиру); она только и делала, что повторяла: «Я так благодарна». Нам это казалось довольно странным».
Девушка открыла глаза. Врач в белом халате ввел в палату мужчину, еще нестарого, но с морщинистым лицом. Мужчина еле держался на ногах, но видно было, что это временный упадок сил. Это был отец Данайи. Он сказал жене:
— Доктор считает, что опасность миновала. Прекрасный врач. Прекрасная больница.
Он взял дочку за руку и спросил, явно не ожидая ответа:
— Как ты чувствуешь себя, солнышко?
— Я так благодарна, — сказала Данайя.
Но отца тем временем уже представляли Аннабел, перед которой он извинился за поведение дочки. Родители усиленно старались отмежеваться от поступка дочери. Они с готовностью сообщали всем и каждому, что девушка находилась под наблюдением психиатра, стремясь тем самым показать, что дело тут вовсе не в скверном воспитании, и снять с себя вину. Аннабел сочла эту позицию разумной. Когда при выходе из больницы ее спросили, что сказала девушка, Аннабел ответила по-итальянски, тут же повторив и по-английски:
— Она говорит, что благодарна. Я очень рада.
Родители Данайи, которые стояли рядом, с восхищением и сочувствием глядя на Аннабел, закивали головами. Отец Данайи ласково погладил ее по плечу.
Затем Аннабел опустила вуаль, давая этим понять, что пора прекратить вопросы. Зрители, вспомнив, как недавно она овдовела, почтительно умолкли и перестали толкаться. Лишь репортеры продолжали выныривать из-за массивных спин полицейских, спеша задать новый вопрос и щелкнуть фотоаппаратом. Аннабел сделала знак одному из полицейских, и трое блюстителей порядка расчистили ей путь к обочине тротуара, куда тотчас же подкатила ее машина. Во время этой непродолжительной акции один из полицейских успел ей сообщить, что очень любит англичан — он был в Англии в плену и жил в Экерли, около Блэкберна. Аннабел ответила, что рада это слышать, и повернулась пожать руку супругам Лайтенс, к которым уже присоединился их неизменный спутник — шустрый молодой человек в синем костюме.
— Надеюсь, мы увидимся, — сказала мать Данайи. — Вы еще долго пробудете в Риме?
Аннабел ответила:
— Возможно, я с ребенком уеду завтра же. Сразу после похорон.
— Ах да, конечно. Бедная моя...
В гостинице вместе с Аннабел вошла в лифт молодая девушка со стрижеными блестящими черными волосами.
Пока кабина поднималась на шестой этаж, девушка обратилась к Аннабел:
— Синьора!
Та взглянула на нее.
— Я — Марина, — сказала девушка.
— Марина?
— Приятельница вашего мужа. Я пыталась связаться с вами... через портье.. по телефону... Чего я только не делала. Писать я не могла — такие вещи не обсуждают в письмах.
Аннабел сказала:
— Вряд ли я сейчас смогу с вами поговорить. — Лифт остановился, дверцы отворились. — Я спешу к
