Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966

я.

В конце апреля я сидела в кабинете Гумилева перед его письменным столом, а он… читал мне переплетенные в красный сафьян «Maximes» Вовенарга…

Я, как я это часто делала… слегка вдвигала и выдвигала ящик его письменного стола… Не рассчитав движения, я вдруг совсем выдвинула ящик и громко ахнула. Он был туго набит пачками кредиток…

– Простите, – забормотала я, – я нечаянно… Я не хотела… Не сердитесь…

И он, взяв с меня клятву молчать, рассказал мне, что участвует в заговоре. Это не его деньги, а деньги для спасения России. Он стоит во главе ячейки и раздает их членам своей ячейки… с этого дня я знала, что Гумилев действительно участвует в каком-то заговоре…»

На следующих страницах книги Одоевцевой участие Гумилева в заговоре обрастает новыми деталями. Зайдя к нему, она застает его за пересматриванием книг. Он объясняет: «Я ищу документ. Очень важный документ. Я заложил его в одну из книг и забыл в какую». Из дальнейшего рассказа выясняется, что Гумилев ищет «черновик кронштадтской прокламации». Завершается эпизод сообщением:

«После ареста Гумилева, при обыске на Преображенской, 5, чекисты искали более умело и тщательно, и нашли, кажется, черновик.

В списке предъявленных Гумилеву обвинений значилось: принимал деятельное участие в составлении контрреволюционной прокламации». (И. Одоевцева. На берегах Невы. М.: Худож. лит., 1988, с. 275–277, 279–280; книга Одоевцевой вышла в Париже, в 1967 году, уже после кончины Ахматовой. Однако отрывки из книги печатались в парижских газетах и журналах начиная с 1962 года).

Теперь, когда «дело Гумилева» доступно историкам, недостоверность рассказа Одоевцевой и правоту Ахматовой легко установить.

2 Я постаралась возможно скорее исполнить просьбу Анны Андреевны: приготовить для нее «матерьял», «шпаргалку», «колодку».

Вот что написала о Богатыреве Ахматова:

«В Приемную комиссию Союза Писателей

Я давно наблюдаю за работой К. Богатырева. Он обладает тонким вкусом, обширными познаниями в зарубежной – особенно немецкой – литературе и несомненным поэтическим даром. К. Богатыреву присуще изощренное чувство стиля, которое позволяет ему мастерски передавать индивидуальности самых разных художников. Диапазон его широк: так, им блестяще воспроизведены на русском языке стихотворения Райнера Мария Рильке, одного из крупнейших германских лириков, и не менее трудные для перевода сатирические стихи, принадлежащие перу поэта-антифашиста Эриха Кестнера. Образный строй, словарь и ритмика обоих, столь непохожих друг на друга поэтов переданы переводчиком с безупречной точностью, большой находчивостью и свободой.

Горячо рекомендую Константина Петровича Богатырева в члены Союза Писателей.

Анна Ахматова 12 января 1963 Москва»

О К. Богатыреве см.¹².

3 Я очень боюсь за Осипа, – то есть за судьбу стихотворений Осипа Мандельштама в Большой серии «Библиотеки поэта». Опасения Анны Андреевны оказались не напрасны: сборнику не удавалось выйти в свет более десятилетия. Вышел он уже после кончины Ахматовой. Трудно было стихам проходить сквозь цензуру, большим препятствием для издания служила и сама биография автора. Издательству следовало найти литератора, который согласился бы не писать об арестах Мандельштама и о его смерти в лагере. Такой был в конце концов найден в лице А. Дымшица. В своем предисловии он упоминает, что поэт жил в Чердыни, жил в Воронеже, но ни намеком не дает понять читателю, что и Чердынь, и Воронеж были местами ссылки и что умер Мандельштам – после тюрьмы! – в пересыльном лагере под Владивостоком.

4 6 000 000 обвиняют. Речь израильского прокурора на процессе Эйхмана. Иерусалим: Издание информационного отдела Министерства иностранных дел, 1961. (С приложением тринадцати фотографий.)

Речь прокурора начиналась словами:

«Представ здесь перед вами, Судьи Израиля, дабы вести обвинение против Адольфа Эйхмана, я не один стою. Со мной вместе в этот час – шесть миллионов обвинителей. Но они не могут встать… и воскликнуть: «Я обвиняю!'. Их пепел развеян по холмам Освенцима и по полям Треблинки и рассыпан по полям Польши. Их могилы разбросаны вдоль и поперек Европы… Итак, я буду за них говорить и от их имени предъявляю ужасающий обвинительный акт».

По приговору суда Эйхман был повешен.

5 Высмеивая Станислава Куняева за обороты речи, представлявшиеся и мне, и Ахматовой малограмотными, – мы обе оказались непрозорливы. Сейчас (1990) такое сочетание слов как «редактор сказала» или «врач велела» приняты и распространены не только в устной, но и в газетной, журнальной и вообще литературной речи. Никто не воспринимает этот оборот как уродство, как нарушение языковых норм. Они общеприняты. То же относится и к слову «матерьял», встречающемуся в письме Куняева. Ахматова не привыкла, чтобы стихи (или проза, или статья) именовались «матерьялом».

Мой вопрос «кто такая эта Куняев» тоже в настоящее время должен представляться читателям совершенно неправомерным. Станислав Юрьевич Куняев (р. 1932) – известный поэт и известный редактор журнала «Наш современник». Он – автор многих стихотворных сборников – см., например, «Звено» (1962); «Глубокий день» (1978); «Озеро Безымянное» (1983).

Как поэт Куняев особо прославился стихотворением, украшенным декларативной строкой: «Добро должно быть с кулаками» (из сб. «Землепроходцы», I960, с. 25). Редактируемый им с октября 1989 года журнал «Наш современник» предоставляет свои страницы проповеди угрожающего, демонстративного патриотизма и скрытого – а иногда и откровенного! – антисемитизма. Запечатлел он также свое имя подписью под «письмом семидесяти четырех писателей России», адресованном в ЦК КПСС и в Верховные Советы СССР и РСФСР. Для письма характерен его антисемитский дух, прикрывающийся выпадами против сионизма, который приравнивается авторами к расизму (см.: АР, 2 марта 1990).

6 Александр Григорьевич Дементьев (1904–1986). Цитирую КАЭ: «… критик, литературовед… Автор монографии «Очерки по истории русской журналистики 1840–1850 гг. (1951)… автор учебника по истории советской литературы для средней школы (вместе с Е. Наумовым и А. Плоткиным)… Выступил в печати в 1939. В 1948—53 руководил кафедрой советской литературы АГУ, в 1951—53 – отделом критики журнала «Звезда». В 1953—55 и с конца 1959 – заместитель главного редактора журнала «Новый мир»…».

Вот как характеризует роль Александра Григорьевича в редакции Солженицын, имевший с ним дело в пору публикации своих повестей и рассказов.

«Они были на «ты», очень всегда запросто, оба – Саши. Никто в редакции не смел Твардовскому возражать, один Дементьев поставил себя с независимым мнением и вволю спорил, и даже так уставилось, что Твардовский никакого решения не считал окончательным, не столковавшись с Дементьевым, – не убедя или не уступя. А особенно дома (они в одном доме на Котельнической жили) Дементьев умел брать верх над Главным: Твардовский и кричал на него, и кулаком стучал, а чаще соглашался. Так незаметно один Саша за спиной другого поднаправлял журнал…» (БТД // НМ, 1991, № 6, с. 21).

В 1963 году в руки А. Г. Дементьева попал «Реквием» Анны Ахматовой. Какова была его судьба внутри редакции, кто явился инициатором отвержения – какую роль сыграл тут «политический комиссар», как называет Дементьева А. Солженицын (там же, с. 27), мне неизвестно.

7 К. Г. Паустовский в Париже дал интервью журналисту газеты «Les Lettres frangaises» (№ 955, du 7 au 13 decembre 1962) Морису Марку. Разговор шел о современной советской литературе, в частности, о влиянии поэзии на прозу. «Я всегда утверждал, – заявил Паустовский, – что прозаик, не любящий поэзию, – не настоящий прозаик. Поэзия открывает нам в чистом виде ценность сло?ва, она очищает язык от той грязи, которой он покрывается при каждодневном употреблении».

Об Анне Ахматовой в дальнейшем разговоре Паустовский отозвался так:

«Из старших современников Ахматова на сей день наш самый крупный поэт. Ее имя можно поставить в один ряд с именами наших величайших».

8 В 1988 г. в Советском Союзе создано общество «Мемориал», занимающееся, в частности, поисками мест, где были тайком и безымянно зарыты те, кто расстрелян при Сталине. Об