разрушения формы, то, что характерно для Пикассо, Эйзенштейна, Чаплина».
ЛЕВ ОЗЕРОВ:
«Долго ли еще будет тетрадкой эта всеми ожидаемая книга?»
(«Мы жили в Москве», с. 281–283. О выступлении В. М. Жирмунского см. также: Лев Шилов. Анна Ахматова. М.: Знание, 1989, с. 10.)
152 В доказательство той мысли, что современники воспринимали Анну Ахматову как наследницу Блока, привожу отрывки из письма к ней Ларисы Рейснер, посланного из Афганистана и помеченного 24 января 1921 года:
«…Газеты, проехав девять тысяч верст, привезли нам известие о смерти Блока. И почему-то только Вам хочется выразить, как это горько и нелепо. Только Вам – точно рядом с Вами упала колонна, что ли, такая же тонкая, белая и лепная, как Вы. Теперь, когда его уже нет, Вашего равного, единственного духовного брата, – еще виднее, что Вы есть, что Вы дышите, мучаетесь… Ваше искусство – смысл и оправдание всего. Черное становится белым, вода может брызнуть из камня, если жива поэзия. Вы радость, содержание и светлая душа всех, кто жил неправильно, захлебывался грязью, умирал от горя. Только не замолчите – не умирайте заживо» (Лариса Рейснер. Избранное. М., 1965, с. 518).
Ту же мысль, хотя и совсем другим тоном и более лаконически выразил и К. Чуковский. 17 марта 1922 года он записал у себя в Дневнике:
«Если просидеть час в книжном магазине – непременно раза два или три увидишь покупателей, которые приходят и спрашивают:
– Есть Блок?
– Нет.
– И «Двенадцати» нет?
– И «Двенадцати» нет.
Пауза.
– Ну так дайте Анну Ахматову!» (К. Чуковский. Дневник. М.: Сов. писатель, 1991, с. 194).
Ахматова называла Блока: «человек-эпоха» и «Как памятник началу века / Там этот человек стоит».
Сама она – тоже памятник. И – началу века и продолжению века. В «Эпилоге» к «Реквиему» она просит воздвигнуть ей памятник против тюрьмы. А в начале своей жизни, в молодости, она жила теми же приметами эпохи, что и Блок. И тем же предчувствием гибели, что и он. <…>
Все страшные предчувствия Блока сбылись в последующие годы, уже после смерти его; и с блоковским чувством истории, и с герценовской неразделимостью «общего» с «частным ' – воплотила в своей поэзии Анна Ахматова. <… >
После смерти Блока на его престол взошла Ахматова – второй после Блока поэт, чьим голосом заговорила Россия. Гражданская лирика Ахматовой неотделима от интимной, личной. Блок чувствовал «насилие полицейского государства», Ахматова пережила и воплотила эту эпоху – не стихию «12-ти», а методичную деятельность ежовской бюрократии» (Архив Е. Ц. Чуковской).
153 Речь идет о статье Корнея Чуковского «Читая Ахматову». Об этой статье см. также «Записки», т. 2, с. 551, 557, 574–576.
154 В конце концов Анна Андреевна добилась договора на совместный с Найманом перевод Леопарди (см.: «Рассказы…», с. 157). О своей болезни и ахматовских письмах к нему в больницу Найман рассказывает там же, на с. 160–179.
Книга Леопарди вышла уже после кончины Ахматовой. См.: 4Э.
155 Статья Н. Миронова в «Правде» именовалась «Укреплять законность и правопорядок». Миронов, в частности, сообщал, что «партия навсегда покончила с извращениями периода культа личности, исключив всякую возможность проявления чего-либо подобного».
Евгений Александрович Гнедин, присутствовавший на суде над Бродским 13 марта 1964 года, составил список беззаконий, допущенных судом, и приложил к своему письму, которое адресовал Миронову. Письмо начиналось так:
«Многоуважаемый Николай Романович!
Обращаюсь к вам с этим письмом, так как считаю своим партийным и гражданским долгом со всей определенностью обратить Ваше внимание на политический вред, принесенный судом над ленинградским поэтом-переводчиком И. А. Бродским. Естественно, что я пишу об этом именно Вам, тому руководящему деятелю КПСС, который недавно авторитетно сформулировал точку зрения партии на законность и правопорядок и которому, как я предполагаю, подведомственны органы, занимавшиеся делом Бродского».
156 Привожу строки Льва Озерова, процитированные А. Урбаном:
«Иноземным ценителям и журналистам важно не то, что Анна Ахматова жива и что наиболее совершенные свои произведения написала поздней, а именно в 30–40—60-е годы. Им важно доказать, что оставшаяся в России Ахматова замолкла, иссякла, исписалась. Был поэт – нет поэта. Такова <…> уготованная Ахматовой схема. Такую судьбу ей придумали и навязали».
157 Приведенные строки – цитата из стихотворения О. Мандельштама «Мастерица виноватых взоров», обращенного к М. Петровых (ББП-М, с. 173).
158 Привожу это стихотворение Марии Петровых целиком (напечатано через много лет, посмертно, в журнале «Знамя», 1989, № 1):
Остальные стихотворения, отрывочно запомненные мною в тот день, – напечатаны при жизни Марии Сергеевны, в 1966 году, в сборнике «Дальнее дерево» (Ереван: Айастан).
159 Моя «
160 Самуил Яковлевич Маршак скончался 4 июля 1964 года в возрасте семидесяти шести лет.
161 Впоследствии на мой вопрос о юбилее В. Г. Адмони ответил так:
«Насколько я могу вспомнить, в Ленинграде в июне 1964 года юбилей Анны Андреевны нигде и никак не отмечался. Союз в целом его не отмечал наверняка. Секция переводчиков (единственная, которая тогда