Тут же напечатана статья А. И. «Образованщина» – о нашей интеллигенции, сплошная оплеуха (со ссылкой на меня: «Кого-то пора от интеллигенции отчислить» из «Гнева народа»). Оплеуха заслуженная. Но больно получать и заслуженную оплеуху, а главное – следует ли опять, и опять, и опять зачеркивать категорию людей? (Нация; класс; сословие; интеллигенция.)
Где-то – уж не помню где – кажется, в «Раскаянии и покаянии»86, что Россия принесла много вреда Польше, но Россия каялась («начиная с Герцена» и пр.), а кто же каялся, кроме Герцена. Аксаков, славянофил, считал его изменником и призывал покаяться. «Вам каяться!» – отвечал Александр Иванович. Тютчев (славянофил) попрекал в стихах кн. Суворова, который отказался подписать адрес Вешателю… Ничего этого Ал. Ис. не знает, вероятно.
Где-то он пишет о мистическом единении нации… Это не для меня… А между тем свое нежное письмо ко мне он кончает фразой: «Прочтите сборник… Я не хотел бы иметь Вас среди оппонентов».
Нет, оппонентом я не буду: я религиозно очень необразованна. Но свое скажу.
А. И. сказал в Стокгольме, что введение демократии приведет к межнациональной резне. Так. Но ковыряние в национальном характере и национальных ви?нах – к чему приведет?
28 февраля 75, Москва, пятница. Вчера по радио «Ответ на ответ» А. И. – Андрею Дмитриевичу. Он прав, что лучше помнили бы «Жить не по лжи», чем «Письмо вождям», и «Письмо» поняли неверно. Это так.
16 апреля 75, среда, Москва. Да, вот еще боль: классик. Все больше и больше его здесь разлюбляют, даже ненавидят. Д. С. был только первой ласточкой. Сейчас центр ненависти, болезненной, его старинный «друг». Я еще не читала животное87; уверена, что книга гениальна (потому что класссик – с натуры – гений) – но верю, что там есть нечто недопустимое, о чем уже все и орут. (Гений побоку, промахи – вперед.) Ее, видимо, еще нельзя было печатать (как нельзя мою Ахматову: люди живы. Нельзя). Кроме того, ведь он полной правды написать не может – ибо те, кто действительно спасал и его, и его книги – хранил, фотографировал, распространял, ежедневно переписывал, – живы…
Надо, конечно, не судя прочесть. Но уже вперед болит сердце, потому что правды написать он не может, это я уже знаю… Очень меня удивило и его интервью: он сказал, что Белль перевозил рукописи на Запад. Но ведь все точки общения Белля известны – здешние – как же так?
За последние недели я одолела «Глыбы»88 и «Континент». Конечно, это счастье, что мысль возрождается. Я ему написала огромное письмо, после которого он внутренне, наверное, порвет со мной, – о моем неприятии религиозности и упора на национальный вопрос. Русский и есть русский, как елка и есть елка, и нечего об этом кричать. Превращение русских обратно в евреев я считаю вредным психозом. За это он меня проклянет: он подчеркивает свое уважение именно к уезжающим «на родину» евреям.
Скорблю, что между ним и А. Д. не только спор, но тень. Говорят, он, в «животном», рассказал о колебаниях А. Д. насчет отъезда… Пересказывать частные разговоры… можно ли?
5 мая 75. Классик в Канаде. Зачем? Еще не понять. Но все дальше от нас.
10 мая 75, суббота, дача. Классик почему-то в Монреале. Не собирается ли переезжать? Он обидел Цюрих, заявив, что там целый клубок шпионов – ГБ. (Таковы слухи; мэр Цюриха спросил будто бы у него, почему он не жаловался ему.)
6 июня 75. Переделкино. Из главнейших событий – мой полуразрыв с А. Д. Быть может, я уже описала его? (Проверить не могу: спровадила тетрадку89, а памяти нет никакой.) Я тогда только что кончила «Теленка» и жила вся в пожаре этой книги и злобных разговоров о ней с окружающими. При мне Лев еще не осмелился ее поносить, но я знала, что всем он ее поносит, да и не только он. О, какой это ужас, «все»; интеллигентное стадо или неинтеллигентное! Но – стадо. Подарили стаду гения, а оно мерит его своими мерками. Пока А. И., напрягая все мускулы души и тела, создавал для них же «Архипелаг», они обсуждали его образ жизни, отношения к друзьям, навестил или не навестил в больнице первую жену, вторую жену – не соображая, что он ничей не муж, а «муж судьбы», «пред кем унизились цари», кто вот-вот исчезнет «как тень зари»90 – а они к нему с мелочью и ерундой. Он тоже делает иногда мелочь и ерунду, а все-таки он – это Он, а они – это Они. Толстой был так велик, что мог позволить себе писать глупости о Шекспире. Его отличие от нас то же, что было у Пушкина от людей того времени: гениальность и мужество. Он как Шаляпин у Ахматовой: «Наша слава и торжество». Но существуют бабы с их обезьяньим умом… Существуют самолюбия. Существуют и люди, которых он в самом деле несправедливо обидел. (Но разве АА была справедлива ко мне?) И Муж Судьбы, поворачивающий историю мира, не всегда прав «пред нашей правдою земною».
23 июля 75, среда, дача. Сердце живят радиосведения об А. И., его речь перед Джексоном и Мини91. Господи, какой человек! Форд отказался его принять; потом пригласил – и я уверяла, что А. И. не пойдет. Так и вышло. Не пошел. Умница.
12 сентября 75. Дача. От классика никаких вестей, кроме радио – громовой речи в Вашингтоне перед профсоюзами. Как я была счастлива и горда, когда он не пошел к Форду – тот колебался, принять ли. «Но не пошла Москва моя»92. Я спорила: не пойдет. Не пошел. Не унизил себя и нас.
Люди трудные штуки. Был один хороший вечер – когда за мной заехали Самойловы и увезли к себе и Самойлов читал «Смерть Цыганова». Затем куски прозы – антисолженицынские. Но благопристойные, никаких оскорблений. За ужином я, наверное зря, попрекнула его цензурными исправлениями в стихах.
Он: «Так делали все – и Ахматова, и Пушкин. Я уступаю, когда дело касается не существа».
«Но ведь у вас наши убивают пленного немца, беззащитного, трое на одного – а в печати не так».
– Убивают человека, в этом суть. Я хочу печататься и принимаю правила игры.
Он очень умен, интересен, сух, недобр. А. И. для них всех загадка и заноза – главное в том, что он-то не принял правил игры. (Боюсь, со Львом мне придется поссориться; он всюду оскорбляет А. И. – я Льва люблю и ему обязана многим, но есть предел.)
14 декабря 75, воскресенье, Москва. Самойлов; позвонил; я просила его прийти вечером – нет, он боится темноты (не видит, не знает места) и пришел днем. Принес мне письмо – опять об А. И.93 Чтоб я спокойно прочла. Я будто бы запрещаю спорить. А я не запрещаю им точить лясы, я только не хочу принимать в этом праздном занятии участия. Да, с мыслями А. И. я во многом не согласна; он считает национальной чужеродностью происшедшее, а я не думаю, что дело было в чуждой национальной примеси. Все политические партии России, особенно большевики, как все вообще профессиональные революционеры, чужды культуре и рушат ее, не берегут ее. Октябрьская революция была торжеством Нечаевства + Марксизм; черт ли в том, что Зиновьев еврей? Жданов и Попков были русские – от этого не легче. Ну вот, но рассуждать без конца об А. И. я не хочу – я прочла одну его страницу в № 11594 и за нее отдам всю их болтовню со всеми потрохами. Он – художник, и притом русский художник, т. е. писатель, взыскующий правды.
29 декабря 75 г., понед., Москва. Люблю А. И., хоть он и напрасно раскрывает скобки еврейских фамилий: его национализм простить ему можно, но скобки ассоциируются с подготовкой дела врачей, а это простить труднее, даже нельзя. Напишу ему.
7 марта 76, Москва, воскресенье. Слышала в Переделкине по радио голос А. И. (Интервью в Лондоне95.) Сказал, как это часто бывает, то, что я все дни думала: почему правительства признают Анголу? Хотя там интервенция и пр.? Он тем же попрекнул Англию. «Безнравственно. Политика должна совпадать с нравственностью. Мы, отличающие добро от зла, убедились в этом».
И опять тот голос знакомыйТочно эхо дальнего громаНаша слава и торжество…968 марта 76 г., Москва, понедельник, 20 ч. 30 м. Только что – по Би-би-си – интервью с А. И. После сыграли нечто похоронное – и
