«Все так».
Горько.
В газетах против А. И. – Бондарев74, некогда ходивший в либералах; а также его одноделец, Ефремов, что ли, который сообщает, что А. И. на следствии вел себя очень плохо.
Подлецы. И нет на прорву угомону.
Вчера, когда я приехала, он был счастлив, утомлен и перевозбужден.
А. И. сказал мне собственный ответ (на новую клевету: своего однодельца, который утверждает, поссорившись с А. И. в 64 г., и откопанный теперь нашими скотами, будто А. И. дурно вел себя на следствии). Затем драгоценности: заявления трех молодых героев в пользу Солженицына. К сожалению, западное радио передало только кусочки, а ведь тут – со стороны незащищенных, неизвестных людей – каждое слово драгоценность.
4 февр., в понедельник, у меня был корреспондент «Фигаро» Леконтр. Вот до чего мы дожили! Я его не пускала неделю, потом справилась у добрых людей, знатоков, – можно. Похож – жестикуляцией – на доброго одесского еврея. Пришел с магнитофоном и в сопровождении переводчицы-стукачки. (Почти так и представил.) Красивая стерва, явно из КГБ, переводит бесстрастно. Я прочла в магнитофон приготовленные куски:
I. Архипелаг.
II. О Солженицыне на даче (несколько глав).
III. О своем исключении и «Советской России» (чуть-чуть).
IV. Свое выступление на Секретариате.
В промежутках он выключал или делал вид, что выключает магнитофон.
Обижался, что его не принимает А. И. и не дает интервью. «Все Америке, а не Англии, а Франция ничего не знает».
Я не объясняла, но понимаю, что Франция неинтересна потому, что Би-би-си, «Голос» и «Немецкую волну» у нас слушают, а Францию – нет.
Думаю, что об «Архипелаге» в «Фигаро» бесполезно, перевод все испортит; у меня же всё на «предатель» – «предал гласность» – «предают забвению»75.
С утра Ал. Ис-чу позвонила Аля, что ей пытался вручить повестку на имя Ал. Ис. некий тип – вызов к следователю Балашову в Прокуратуру СССР. Придравшись к отсутствию какого-то номера, она повестки не приняла.
Не успел он сообщить мне эту новость – стук в дверь. На крыльце – четверо мужчин, через окошко не пойму кто. Открываю. Опять пришли измерять дом, потому что папка потерялась. На этот раз катушки и все как следует, и промеряют и диктуют, но все на бегу, спешно. Я совсем запыхалась: лестница, верх. Очень все спешно и небрежно. Командует один – без лица, пустые глаза; двое молчат; один какой-то очень приветливый, говорит о К. И., «Музей», «реставрация» и пр. Я с ними во двор – так же спешно гараж, сторожку. Говорят – будут в этом году. (Что? Ремонтировать? Или выселять меня?) Внизу тоже все обошли; когда мы вошли в комнату А. И., где он сидел за столом, я громко сказала:
– Простите, Ал. Ис., что мы вам мешаем работать.
Во дворе я с ними нарочно дошла до забора, чтобы показать сломанный забор.
У ворот стояли еще двое.
Я спросила Ал. Ис., что он будет делать с прокуратурой, т. е. пойдет ли?
– Нет. Пусть они наденут на меня наручники и поведут. Сам не пойду. Они поставили меня вне закона – и я их закону подчиняться не буду… Пусть меня поведут с милицией – пусть мир узнает, что я арестован.
Мы обнялись, как всегда – если встречаемся или прощаемся. Я вышла, уселась. И он, к машине, уже в своем кожухе. Помахали.
Потом могила. Дивный косогор.
Пока этот человек рядом – счастье.
Увели.
Сегодня в 4 ч. я в тревоге звонила туда, узнать о больном Игнаше и о нем. Игнаше лучше, а он передал через Е. Ф. мне, что вечером придет.
Значит, в городе. И придет.
Сегодня у меня впервые пошла книга.
В 6 ч. позвонил Юл. М. Д<аниэль>:
– Знаете ли вы, что с А. И.?
– Да, все хорошо.
– Нет, его увели с милицией в прокуратуру.
Я позвонила Льву76. Он уже знал. «Аля вам звонила, у вас, видно, телефон был выключен». Я позвонила Сахарову – он на работе. Я попросила его тещу ему передать, что случилось.
И пошла туда, провожаемая.
Туда, где его уже нет.
В квартире бледная Аля, бодрая Екатерина Фердинандовна, дети, Шафаревич и какие-то бегающие молодые особы – как потом оказалось, Ир. Гинзбург и Н. Горбаневская. Я села одна в комнате и сидела одна, чтоб не мешать, если не помогаю. Довольно долго. Телефоны звонили – Париж, Тобольск. Корры уже были в большом количестве.
Пришли между 5 и 6-ю. Аля не открывала. А. И. сидел с Шафаревичем у себя, вернувшись с прогулки: носил Степушку гулять. Аля спрашивала: кто да кто, да что надо, да ведь он уже ответил следователю письменно в пятницу и пр. Тогда он сам вышел и открыл дверь. Сразу ворвались 8 человек – милиция и в штатском. Начальник операции – Зверев77 (А. И. большой любитель фамилий). Они были очень грубы. (Кто-то при этом рассказе спросил Ек. Ф.: «Они его тащили?» Димка: «Кого? Дядю Саню? Да он бы их всех убил!») Увели. («Россия без Пушкина».) Двое остались еще минут на 20. Двигаться семье не мешали. Потом ушли.
Пришли Ю<лий> М<аркович>, Алик78, еще много незнакомых, я пересела на кухню слушать радио. Пришли Сахаровы. Потом Таничка79. Би-би-си и «Немецкая волна» передали про увод в последних известиях. Затем откуда-то позвонили А. Д-чу (видно, дома дали здешний телефон). Он сказал хорошо – по-русски, а Таня записала и перевела на английский. Я сказала: «Давайте, подпишем все». (Теперь очень жалею: спровоцировала тех, кому нельзя! Но кое-кто молчал, каждый называл сам себя: А. Д., я, Т. Л<итвинова>, Ю. Д<ани-эль>, Шафаревич, Твердохлебов – и – Алик (не надо бы).)
Потом Алик меня проводил домой – к Люше и Фине.
Самое главное: Аля собиралась в прокуратуру. А часов в 9 позвонили ей оттуда: говорят из прокуратуры. Ваш муж задержан. Справки можете получить завтра по телефону такому-то, у следователя Ал. Ник. Балашова.
Но Аля просила говорить всех не «задержан», а «арестован», потому что это практически одно, а иностранцы будут путать.
Вышлют ли его сразу без семьи за границу? Или на Восток, в лагерь?
