характера – врожденный неинтерес к материальным ценностям – но он до своих трактатов принадлежал к привилегированному классу (как, например, с известного времени Дед, или Дау136) – что ж тут говорить. А шагнул к угнетенным.
17 июля, суббота, Москва. Бедный Ал. Ис. обрек себя на разоблачение Февральской революции – а до того ли нам теперь?
29 ноября 81, понедельник, Москва. Письмо от А. И. В другое время оно сделало бы меня счастливой: он хвалит 2-й том, он послал мне лекарство… Но дальше об А. Д. Я ему писала, что А. Д. в ссылке погибнет – раз; и что меня огорчает его холодность к А. Д. – два. Он по этому поводу пишет, что он-то всегда был почтителен к А. Д., а тот «начал первый»; о Чалидзе, который его, А. И., оскорбил, а Сахаров согласился с Чалидзе; что Сахаров первый сказал: «идеология Солженицына опасна» и пр. Горько все это читать, хоть, может быть, он излагает отношения с А. Д. – правдиво. Его же идеология опасна тем, что он ее до конца не выговаривает и дает повод для самых различных толкований.
Дальше он защищает от моих нападок охранку: надо же было защищать государство! Нет, защищать государство Николая II совсем не надо было.
16 мая 82, воскрес., Москва. Думала о Сахарове и Солженицыне. Очень странные у нас представители нации. Сахаров объявляет себя западником. Между тем по характеру он – русский Иванушка Дурачок. Иван Царевич. Одно благородство, одни несчастья и абсолютная неспособность чего-нибудь добиться, при изумительной правоте. (Добился Лизиного отъезда; но это будем считать Люсиным достижением.) Наш Иванушка Дурачок – западник (это весьма по-русски, между прочим). Солженицын – наш славянофил. Между тем он с головы до ног – немец; он Штольц среди Обломовых. Точность распорядка по минутам; работа, работа, работа; цель, цель, цель; расчет, расчет, расчет – во всем этом ничего русского, напротив: он славянофил. А на самом деле все его славянофильство – любовь художника к своему художническому материалу, т. е. к языку. (В этом смысле и я славянофил.)
Все это славянофильство и западничество – «одно недоразумение»… это еще Достоевский сказал в речи о Пушкине. Насчет недоразумения – это и Герцен почувствовал. «У нас была одна любовь, но не одинакая». В искренность православия А. И. я не верю, т. е. он, конечно, не лжет, ему кажется, что он верит, а на самом деле в его целенапрвленном уме это грядущие доты и дзоты. Вокруг церкви действительно можно объединить народ – всякий, на всех уровнях, – а движение за права человека никогда у нас не будет массовым, потому что у нас люди бывают возмущены неравенством пайков и жилья, но не более того. Общее сознание – не социалистическое, не буржуазное, а феодальное: ограбить сюзерена им хотелось бы, но необходимость сюзеренства они вполне признают. Никакого чувства чести и чувства собственного достоинства.
Солженицын пишет с раздражением о наших эмигрантах: все «я», «я», «я»; все заняты самоутверждением; и результат оказывается тот же: «никакого чувства собственного достоинства».
19 июня 82, суббота, Москва. Л. З. [Копелев]поносит А. И. Он, дескать, достоин жалости, ибо и писать стал плохо, и окружен плохо… Может быть и так, а все-таки даже если роман окажется неудачей (была же у Достоевского «Неточка Незванова», у Герцена «Кто виноват?» и хуже – «Сорока-воровка»), он все равно останется великим человеком и великим писателем. Окружение же всегда ничтожно у всех знаменитых людей.
24 июня 82, четверг, Москва. Кончаю радостью: коротенькое письмецо от классика. Как я люблю его почерк!
5 июля 82, воскресенье, Москва. Держу в руках № журнала «Life». Держать в руках этот глянец, эту смесь, эти фотографии белых и черных красоток – какое-то постельное пушечное мясо – очень противно. Однако тут же серия фотографий А. И., его жилье, его лес, его жена, дети, репортаж о его жизни. Лес и снег совсем русские, дом, видно, умен, удобен, прекрасен. Сам он живет в отдельном флигеле, а семья в доме. Работает по 12 часов. Хорошая фотография: он с тремя сыновьями; один – вылитый Митя, Алин сын, – будто время остановилось и я вижу того же Митю, который приходил к нам с конспиративными записочками.
И еще – А. И. мельком комментирует радио и говорит репортеру: «Сахаров заставил весь мир сосредоточиться на Алексеевой, и это дало Советскому правительству возможность расправиться с Польшей». Никто более меня не орал на Люсю за эту безобразную, потребительную и общественно- бестактную голодовку – но Польша тут ни при чем, а кроме того, выступать сейчас против А. Д. еще бестактнее, чем Сахарову было голодать за Лизу. А. И. сейчас благополучен, А. Д. в беде.
О Господи, за что нам это наказание: чтоб А. Д. и А. И. оказались не в ладу?
Много ли у нас таких, как они оба? Двое. И – в раздоре.
29 августа, воскресенье, 82. Москва. По радио – интервью с Никитой Струве. Голос самоуверенный. Грассирует по-дворянски. Интересно об А. И.: в 1983-м выйдет 2- томный «Август», где будет убийство Столыпина, в 1984-м – «Октябрь 16-го». Сообщает: литературное событие 83 г. будет «Август 14-го», а 84-го – «Октябрь 16-го»… Для меня – да, но вообще так не говорят: что именно будет литературным событием. Это надо предоставить критикам и читателям.
19 сентября 82, воскресенье, Москва. Ал. Ис. поддержал кандидатуру Леха Валенсы на премию Мира (Нобеля)137. Умница.
Киссинджер превознес Ал. Ис. Тоже умница. Рассказал, как давал «Архипелаг ГУЛАГ» Картеру, настаивая, чтоб тот прочел. Да, без этой книги ничего у нас не понять, а интересно, в каком десятилетии поймут эту книгу как художественный шедевр.
14 февраля 83, Москва, понедельник. [На дне рождения Елены Георгиевны Боннэр].
Заговорили о письме Солженицына – президенту (по случаю отказа Ал. Ис. приехать в Белый дом на завтрак) и об ответе на это письмо – со стороны Кронида Любарского138. В конце концов Лариса Даниэль прочла оба документа вслух.
Разумеется, письмо А. И. восхитительно. Уже одно то, что слышишь неиспорченный русский язык (как у Ахматовой) меня всегда пленяет. И уж конечно не ехать, чтоб не смешиваться с подлым Синявским, деревянным Чалидзе, и с другими – которые все, хорошие и дурные, ненавидят его – это его святое право. Полемизировать с ними в присутствии Президента? Зачем?.. Ну, потом Любарский. Нельзя сказать, чтоб неграмотно. Поначалу – мелкие шпильки, дальше серьезнее. Думаю, всем присутствующим Кронид ближе, чем А. И. Ну и бог с ними. Они делают свое дело, он – свое.
4 марта 83, Переделкино, пятница. Для 3 т., для одного разговора с АА, пришлось перечесть «Матренин двор» (она хвалила) и «Случай на станции Кречетовка» – она очень бранила: таких, мол, не бывает, как тамошний герой. (Таких были миллионы; это просто моя «Софья» в брюках.) Да, я перечла с восторгом – как это написано! Какая плотность, предметность, вещность! И, читая, думала: «Нет, А. И. человек не религиозный, он слишком вещен для религии, ни в чем никакой тайны, все деловито, сухо, точно»… А третьего дня вечером услыхала по радио: ему присуждена в Лондоне какая-то премия за содействие религиозному возрождению в России… 139 Горько! Какой радостью для всех нас, каким торжеством была та его премия, за литературу! А здесь… Я не верю в его веру – раз; затем – Христос проповедовал бедность, а не премии; затем – на эти деньги он непременно построит церковь… Мечтал когда-то (мне говорил) «построить церковь, где будут выгравированы имена всех погибших в лагере и на войне». Теперь будет что-то другое.
8 апреля 83, пятница, Москва. Арестован Сережа Ходорович. Это – фонд А. И. Человек прекрасный, работающий, умный, твердый. С ним не будет, как с Репиным140. Не добьются.
21 мая 83, суббота, Москва. Сереже Ходоровичу предъявлена статья 190 (это лучше, чем 70), и он в Бутырках… О нем, я рада, много говорил А. И.
Объявлен новый распорядитель фонда: Андрей Кистяковский. Значит, нашелся еще один человек, добровольно идущий на гибель.
14 октября 83, пятница, Переделкино. А я совершенно загубила свои драгоценные переделкинские дни – сама. Я взяла читать «Наши плюралисты» А. И.141
