Но Проскуряков, командир дивизии, находился где-то в частях. Серова принял заместитель начальника штаба, подполковник, человек новый, с незнакомой Серову фамилией. Однако о Серове он слышал:
— Серов? Тот самый? Рассохинец?
С любопытством оглядев Серова, он подробно расспросил его о здоровье, потом с сомнением покачал головой и сказал:
— Нет уж, пускай подполковник Лунин сам решает, как вас использовать.
Он тоже, как и генерал в Москве, удивился, узнав, что Серов никогда не видел Татаренко. Задав еще несколько вопросов — об Урале, о жизни в тылу, подполковник приказал дежурному по штабу:
— Соедините старшего лейтенанта с полком Лунина.
И Серов весь затрепетал от радости, когда наконец из глубины телефонной трубки до него донеслось:
— Капитан Тарараксин слушает!
Казалось, это был голос самого полка, знакомый и родной голос.
— Серов! Рад, что вы здоровы! Майор Шахбазьян шлет вам привет, он стоит рядом у телефона и приказывает вам явиться в полк. Там, в дивизии, наша машина. Разыщите ее и приезжайте. Сейчас на командный пункт зашел Деев и тоже просил передать привет. Видите, сколько нас, старичков, еще осталось…
Через два часа Серов прибыл в полк.
Просторный аэродром полка был полон самолетов. Прекрасные, незнакомые Серову боевые машины, поражавшие изяществом и силой, дежурили у старта, разбегались, взлетали, строились в воздухе, уходили в бой, возвращались, садились, и из них безучастие смотрели на шагавшего по аэродрому Серова летчики с незнакомыми лицами. И Серов оробел. Он вдруг почувствовал себя маленьким, ненужным. Неужели это его полк, тот самый, в рядах которого он когда-то сражался, о котором столько мечтал, лежа на госпитальной койке? Доверят ли ему такой самолет? Научится ли он когда-нибудь управлять им? Ведь он столько времени не брался за штурвал…
Нужно было спросить у кого-нибудь, как пройти на командный пункт. Какой-то плечистый мужчина в синем лётном комбинезоне стоял у самолета, повернувшись к Серову обширной спиной.
Услышав шаги Серова, он обернулся, и Серов увидел знакомое широкое лицо, покрасневшее от солнца и ветра.
— Товарищ командир полка, старший лейтенант Серов явился…
Но договорить ему не удалось.
Две сильные руки обняли его, горячая мягкая щека прижалась к его щеке. Лунин, пыхтя от волнения, мял его в объятиях. А поодаль, не смея приблизиться, толпились незнакомые молодые летчики и шептали с почтительным удивлением:
— Серов! Тот самый!
Им долго не удавалось остаться наедине. Лунин был очень занят: выслушивал донесения, отдавал приказания, — там, за лесом, где громыхал фронт, шел непрерывный бой, и самолеты то садились, то взлетали. У него не было ни мгновения, чтобы поговорить с Серовым. Однако он время от времени ласково взглядывал на него, скосив глаза, и Серов знал, что он о нем не забыл. Наконец улучив минуту, Лунин крикнул двум молодым летчикам:
— Карякин! Рябушкин! Сведите-ка старшего лейтенанта Серова в столовую.
— Константин Игнатьич, куда вы меня назначите? — спросил Серов.
— После, после поговорим. Сначала поужинайте.
Карякин и Рябушкин, польщенные выпавшим на их долю поручением, отвели Серова в столовую.
— У нас в столовой когда-то работала девушка Хильда, — сказал Серов. Эстонка…
— Хильда здесь, — проговорил Карякин. — Наверно, на кухне. Сейчас явится.
Но ужин им подала не Хильда, а незнакомая Серову девушка.
— А где Хильда? — спросил ее Карякин.
— Только что здесь была, — ответила девушка. — Я ее позову.
Она вышла, и слышно было, как за стенкой перекликались девичьи голоса:
— Где Хильда? Ее старый летчик спрашивает…
— Хильда, Хильда!
— На продсклад ушла…
— Сейчас придет!..
Они уже вышли из столовой и довольно далеко отошли от нее, как вдруг услышали, что кто-то их догоняет. Серов обернулся и увидел Хильду.
Раскрасневшаяся от волнения, от бега, она была такая же красивая, как раньше. Долго трясла она руку Серову и не отпускала. Румяные пухлые губы ее улыбались, но в голубых глазах, прямо на него смотревших, стояли слезы.
— Теперь я буду опять подавать вам в столовой, как раньше, — сказала она.
У Серова тоже сверкнули в глазах слезы.
— Вы помните, помните?.. — спрашивал он ее.
Глаза ее потемнели.
— О, все они у меня тут! — сказала она торжественно, коснувшись рукой своего сердца.
Потом, тряхнув головой, опять улыбнулась ему губами:
— Слышите, как гремит?
За лесом, не умолкая, гремела артиллерия.
— Там Эстония, — продолжала она. — Совсем близко… Мы с вами вместе были в Эстонии и скоро вместе вернемся…
Спеша на командный пункт полка, Серов старался как можно меньше хромать, но у хромоты его было ужасное свойство: она от волнения увеличивалась. В сооруженной за одну ночь землянке командного пункта Серов был встречен радостными возгласами майора Шахбазьяна. Оказалось, Шахбазьян отлично знал о всей переписке Серова с Уваровым и сам, со своей стороны, много раз просил Уварова помочь Серову вернуться в полк.
— А как же иначе! — гудел Шахбазьян. — Ведь вы — наш, коренной. Я говорил Уварову: 'Иван Иваныч, Серов в полку вырос, в полку сражался, помогал строить полк. Если у полка добрая слава, так в этом заслуга и Серова. Неужели мы его упустим!..'
Он несомненно от всей души был рад Серову. Но в то же время вовсе, кажется, не был уверен, что Серову можно сразу доверить боевой самолет. Серов догадался об этом по слишком подробным вопросам о здоровье, которые задавал ему начальник штаба полка, насторожился и насупился.
— Вы живите, присматривайтесь, — говорил Шахбазьян. — А уж мы найдем, как вас использовать…
В третий раз услышав это неопределенное обещание 'использовать', Серов совсем запечалился и поник головой.
Но тут внезапно из темного угла землянки раздался голос Лунина:
— Товарищ майор, ведь Серов — летчик.
— Я это знаю, товарищ командир, — сказал Шахбазьян. — И знаю, какой он летчик!
— Летчик он выдающийся! — проговорил Лунин.
— Но этот выдающийся летчик два года не садился в самолет! — сказал Шахбазьян. — Он был тяжело ранен, он ослабел, он хромает…
— Он на земле хромает, а не в воздухе, — проговорил Лунин. — Я привык с ним летать, и он будет моим ведомым, как был когда-то. Не сомневаюсь, что за две недели нам удастся его подготовить… Хромых, проводите старшего лейтенанта в наш кубрик и поставьте ему койку рядом с моей…
В кубрике Серов заснул, едва голова его коснулась подушки. Но поздно ночью он внезапно открыл глаза и увидел Лунина, который стелил себе соседнюю койку.
Лунин ему улыбнулся.
— Константин Игнатьич, а я женился, — неожиданно для себя произнес Серов.
