— На ней? — спросил Лунин.
— На ней.
— Хорошо! — сказал Лунин, но в голосе его не было настоящей уверенности.
— Очень хорошо! — сказал Серов. Лунин вздохнул, улегся и замолчал.
Разговор прекратился.
Но минут через десять Серов спросил тихонько:
— Константин Игнатьич, вы не спите?
— Не сплю.
— Хочу вас спросить… Это вы вывезли из Ленинграда женщину с двумя детьми? Девочка Ириночка и мальчик Сережа…
Лунин ответил не сразу. Внезапно он сел на постели:
— Это была она?
— Она.
Лунин долго молчал, потрясенный.
— Ну, тогда и вправду всё очень хорошо.
Для двойного удара, нанесенного немцам под Ленинградом в январе 1944 года, характерно сложное и в высшей степени точное взаимодействие между артиллерией, пехотой, танками и всеми тремя родами авиации бомбардировочной, штурмовой, истребительной. Шел мокрый снег, в десяти метрах ничего не было видно, и тем не менее над передним краем немцев каждые пять минут появлялись отряды наших бомбардировщиков, охраняемых истребителями, и сбрасывали бомбы. Когда артиллерия и бомбардировочная авиация разорвали немецкую оборонительную полосу, в образовавшийся прорыв хлынули тяжелые танки. Но танки шли не одни, — в воздухе их сопровождали самолеты-штурмовики. С каждым танковым соединением взаимодействовало шесть небольших групп штурмовиков, покидавших поле боя только после появления смены. С каждой группой штурмовиков взаимодействовала группа истребителей. Истребители охраняли танки и штурмовики с воздуха и вели разведку, обнаруживая вражеские огневые точки и узлы сопротивления.
В головном танке каждой танковой колонны находился авиационный офицер, поддерживавший по радио беспрерывную связь с истребителями и штурмовиками.
— Товарищ капитан, дайте работенку, — то и дело обращались к авиационному делегату в танке летчики-штурмовики.
Тот откидывал верхний люк, осматривался и передавал:
— Смотрите влево… Видите два танка? Это наш дерется с немецким. Немецкий — черный. Видите?
— Вижу. Сейчас помогу.
Штурмовик разворачивал свой самолет влево, и мутной тенью в падающем снегу проскальзывал над черной бронированной коробкой. Немецкий танк мгновенно вспыхивал.
— Товарищ капитан, как дела? — спрашивал штурмовик, желая знать результаты своей работы.
— Нормально.
Когда танки попадали в полосу сильного огня, которую трудно было преодолеть, авиационный делегат кричал:
— Татаренко, поглядите, откуда стреляют!
Истребители, проносясь в тумане над самой землей, выясняли расположение немецких противотанковых батарей, и штурмовики получали 'работенку'.
— Как дела?
— Нормально. Танкисты не в обиде.
В этих боях совместно с танками и штурмовиками эскадрилья под командованием Татаренко участвовала с первого дня наступления. Сражаться в таком тесном взаимодействии с наземными частями было тяжело, но ново и увлекательно. В условиях боя точное распределение обязанностей невозможно, — танкистам и штурмовикам приходилось иногда становиться разведчиками, а истребителям штурмовать. В тех случаях, когда, летя впереди танков на разведку, истребители обнаруживали где-нибудь на перекрестке дорог колонны вражеских солдат или автомашин, они не дожидались подхода штурмовиков, а начинали штурмовать сами.
Татаренко скоро пристрастился к этим штурмовкам. Истребители не имели возможности, подобно штурмовикам, разрушать блиндажи и дзоты; им нужно было подстерегать немцев 'на воле', под открытым небом, а это требовало особой наблюдательности, ловкости, сметливости, уменья спрятаться в клоке тумана или за вершинами сосен. Мокрая погода, с тучами, ползущими почти по земле, со снегопадами и дождями, создававшая такие огромные трудности для работы авиации, благоприятствовала внезапным штурмовым налетам. Эти налеты были суровой проверкой всех качеств летчика-истребителя: чтобы участвовать в них, он должен был отлично владеть своим самолетом и своим оружием, уметь ориентироваться в почти полной тьме, уметь мгновенно оценивать обстановку. И эскадрилья, которой командовал Татаренко, была одной из первых эскадрилий истребительной авиации на Балтике, овладевшей искусством штурмовать, сопровождая танки, наземные силы врага.
Две группы советских армий двигались навстречу одна другой, и через несколько дней после начала наступления войска, наступавшие со стороны Ораниенбаума, стали явственно слышать голоса орудий войск, наступавших со стороны Ленинграда и Пулковских высот. Всё уже и уже становился коридор, по которому немецкие части, укрепившиеся у юго-западных ленинградских окраин, сообщались с остальными своими армиями. Но уходить от Ленинграда им не хотелось. Они, видимо, слишком дорожили удовольствием бить из орудий по городу, разрушая дома, убивая матерей и младенцев. Они продолжали упорно обстреливать Ленинград. И это бессмысленное, злобное развлечение погубило их. Когда они спохватились, было уже поздно.
Побросав орудия и машины, кинулись они по мокрому снегу от Лигова, Стрельны, Петергофа в узкий проход между советскими войсками. Но проход всё суживался; он весь простреливался насквозь с двух сторон, и бегущие бежали по трупам тех, кто пытался пробежать здесь до них. Чтобы расширить проход, немецкое командование бросило сюда все свои танки, но их встретили советские танки, штурмовики и истребители…
— Товарищ капитан, работенку!
— Смотрите вправо, Татаренко! Немцы пытаются уйти лесом.
Разворот над лесом. Короткая штурмовка.
— Как дела, товарищ капитан?
— Нормально.
И хотя эскадрилий советских истребителей было много, немцы отличали эскадрилью Татаренко от других и испытывали перед ней ужас, безмерно преувеличивая ее силы. В докладах своему высокому начальству они напыщенно называли ее 'стаей старых советских асов', не представляя себе, что эти 'старые асы', что эти 'опытные и неуязвимые виртуозы воздушного боя' горсточка безусых русских мальчиков, ни один из которых в начале войны не умел летать. Не могли они себе представить, что командиру этих 'старых асов' не исполнилось еще и двадцати двух лет; не знали они, что он влюблен — в первый раз в жизни — и что, возвращаясь после боя на аэродром, он робко и застенчиво справляется, нет ли ему письма из Ленинграда, ставшего тыловым городом.
К двадцатому января наши войска, наступавшие с двух сторон, встретились у поселка Ропша. Семь немецких дивизий, стоявших под самыми стенами Ленинграда, оказались отрезанными и вскоре были полностью уничтожены. Одними убитыми немецкие войска потеряли здесь за несколько дней больше двадцати тысяч человек. Около двухсот орудий стало нашей добычей, в том числе тридцать шесть сверхдальнобойных, из которых немцы обстреливали Ленинград.
В результате этого разгрома во фронте немцев образовался широкий прорыв, в который стремительно хлынули наши войска, двигаясь на Волосово, на Пушкин, на Суйду, к берегам рек Луги и Наровы — на запад.
Полк должен был двигаться на запад. Только что пришел приказ: перелететь на новый аэродром,
