— Считайте, что с детства. Лет восьми я уже мечтал о самолетах. На бычьих пузырях хотел летать, с сарая прыгал с петушиными крыльями. В двенадцать лет у меня уже была самодельная модель, которая метров сто пролетала.
— А когда сами летать начали?
— А вскоре после гражданской войны, когда Осоавиахим появился.
— Вы бы хоть дрова мне подавали, пассажиры, — сказал помощник машиниста, глядя в пространство между Луниным и Ховриным,
Лунин согласился немедленно и, вытаскивая поленья из кладки, стал передавать их помощнику машиниста. Ховрин с трудом поднял полено и тоже передал его. Пот выступил у него на лбу. После пяти поленьев он окончательно выбился из сил, побледнел и присел.
'Э, да ты не силач', — подумал Лунин, продолжая легко и неторопливо передавать поленья.
Паровоз несся вперед, прямо в закат, не останавливаясь на станциях и оглушительно свистя на заворотах. Кругом было пустынно и тихо. Лунин заметил, что ни один железнодорожный состав не прошел им навстречу. Воронки от бомб темнели то справа, то слева. Сумерки быстро густели, и всё сливалось кругом.
Паровоз внезапно затормозил и остановился у маленького темного станционного здания. Машинист и его помощник слезли с паровоза и скрылись где-то за станцией. Они не возвращались почти час. Совсем стемнело, стало прохладно. Сидя в тендере на полене, Лунин теперь, в тишине, снова слышал знакомый гул — гул фронта. Огромные пятна зарев с размытыми, неясными краями туманили звёзды. Огненные вспышки прыгали вдоль всего западного края горизонта, и на их фоне внезапно становилась видна зубчатая линия леса.
Наконец машинист и помощник вернулись. Паровоз двинулся, и они поехали дальше, на этот раз медленно и осторожно. Проехали две станции. На третьей остановились.
— Вылезайте, — сказал помощник машиниста Лунину и Ховрину. — Дальше не поедем.
Ему, видно, жалко их стало, когда они, спустившись с тендера, шагнули в непроглядную тьму. Он им крикнул вдогонку:
— Вы здесь в любую избу постучитесь. Переночевать всюду пустят.
— А где тут шоссе? — спросил Ховрин.
В окне паровоза появился усатый машинист.
— Вы куда, в Ленинград собираетесь? — спросил он.
— В Ленинград, — ответил Ховрин.
— Туда хода нет, — сказал машинист. — Немцы Мгу заняли.
— Шоссе севернее Мги проходит, — сказал помощник. — Между железной дорогой и Ладогой. Через Красный Шум.
— Если железную дорогу перерезали, так и шоссе перерезали, — сказал машинист.
— А вдруг не перерезали? — сказал Ховрин.
— Не знаю, — проговорил машинист осторожно. — Шоссе здесь недалеко. Вот так, километра три.
Они пошли в темноте, сначала между избами с темными окнами, потом по чуть белевшей дороге через поле.
Оба несли чемоданы. Ховрин — очень маленький, с трудом, Лунин большой и тяжелый, без всякого труда.
— Надо попробовать по шоссе, — сказал Ховрин. — Хоть для очистки совести.
На перекрестке у шоссе к ним подошел человек в военной фуражке. Лунин осветил его электрическим фонариком. Младший лейтенант, очень маленького роста. Он вытянулся перед Луниным и приложил руку к фуражке.
— Ждете машину на Волховстрой? — спросил младший лейтенант.
— Нет, на Ленинград, — сказал Лунин.
Маленький младший лейтенант умолк, стараясь разглядеть Лунина и Ховрина. Потом заговорил снова.
— Я часа полтора назад выходил на шоссе, — сказал он. — Тогда машин полно было. Одна за другой шли…
— На Ленинград? — спросил Ховрин.
— Нет, на Волховстрой, — ответил младший лейтенант. — Мне на Волховстрой… На Ленинград, говорят, с полудня не было… Я только зашел к себе в землянку за вещами, убрался, вышел сюда — и как отрубило. Ни одной машины. Я уже минут сорок жду…
Они сели на траву у обочины. Лунин смотрел на звёзды. В ночной тишине все звуки были особенно отчетливы, и казалось, что артиллерия бьет где-то совсем рядом. Выстрел — разрыв, выстрел — разрыв… И всё в одной стороне, на западе. При каждом разрыве вздрагивал воздух.
Становилось холодно. Младший лейтенант надел шинель.
— С Ладоги тянет, — сказал он.
— А далеко здесь до Ладоги? — спросил Лунин.
— Нет, близко. Несколько километров…
Они вскочили, потому что услышали шум приближающейся машины. Машина шла со стороны Ленинграда. Младший лейтенант вышел на середину шоссе, чтобы загородить ей дорогу.
— Посветите ей своим фонарем, — попросил он Лунина. — А то она проскочит.
Они увидели очертания большого грузовика, который приближался с потушенными фарами. Какие-то закутанные фигуры колыхались в его кузове. Лунин зажег свой фонарик. Младший лейтенант запрыгал и замахал руками. Машина, залязгав, остановилась.
Человек восемь женщин, закутанных брезентом, молча смотрели на них из кузова. Шофёр вышел из кабины и, ни на кого не глядя, прежде всего осмотрел и ощупал шины. Машина была гражданская, и шофёр гражданский.
— Из Ленинграда? — спросил его Ховрин, пока младший лейтенант залезал в кузов.
Шофёр кивнул.
— Когда выехали?
— Сегодня в два.
— Ну как там?
— Хорошо, — сказал шофёр твердо.
Он выпрямился и внимательно осмотрел Ховрина и Лунина.
— Там-то хорошо, — повторил он. — Да проезда туда больше нету. Всё…
— А как же вы проехали? — спросил Лунин.
— Вот проехали, а больше никто не проедет. Бьет по шоссе. Нас четыре раза землей обсыпало. Проезда больше нет.
Он влез в кабину, и машина двинулась.
Лунин посмотрел на Ховрина. Как поступит этот тощий журналист? Стоит ли ждать? Но Ховрин сел на траву на прежнее место. Лунин сел рядом с ним.
Положение Ленинграда Лунину стало ясно. Немцы обошли Ленинград с юга и перерезали последнюю железную дорогу. Они обстреливают последнее шоссе. Час назад обстреливали, теперь, может быть, и шоссе перерезали. От шоссе до берега Ладожского озера всего несколько километров. Немцы выйдут к озеру, и круг замкнется.
С севера — Финский фронт, от Финского залива до Ладоги. С запада Финский залив. С юга — немцы. С востока — Ладога. Та часть Карельского перешейка, на которой расположен Ленинград, станет островом. Может быть, уже стала островом.
Они долго сидели в траве и молчали. Звёзды двигались над ними. Выстрел — разрыв, выстрел — разрыв. Лунину теперь казалось, что разрывы громче, чем были раньше.
Вдруг издалека донеслось до них какое-то дребезжанье. Оно быстро приближалось — не с запада, а с востока, со стороны Волховстроя.
Скоро стало ясно, что это идет машина. В кузове у неё что-то звякало и гремело.
Машина так быстро возникла из тьмы, что они едва успели вскочить. Лунин зажег фонарик и, крича,
