цветов еще больше было.
— Кто здесь старший на рейде? — спросил комиссар.
— Заместитель начальника штаба.
— Начальник штаба.
— Заместитель…
— Он уже начальник штаба, — сказал комиссар твердо.
— А подполковник? — спросил лейтенант испуганно.
Комиссар промолчал.
— Утонул?
Комиссар кивнул.
— Это проверено?
Комиссар кивнул еще раз.
Они долго молча стояли друг против друга. Потом лейтенант выпрямился и спросил совсем по- другому, вполне официально:
— Вы к начальнику штаба, товарищ комиссар?
— Нет, он мне сейчас не нужен, — сказал комиссар. — Я пойду посмотрю, как вы людей разместили. Почему у вас рота связи в таком виде?
— Да они в воде всё с себя поскидали. Но обмундирование для них уже получено.
— Когда же вы их оденете?
— А вот после ужина…
Уходя, комиссар протянул Лунину руку и представился совсем не по-военному:
— Уваров. Полковой комиссар.
Лунин назвал себя.
— Мы с вами еще увидимся, товарищ Лунин.
Когда комиссар дивизии вышел, лейтенант направился к начальнику штаба.
Вернувшись, он объявил, что Лунину приказано немедленно явиться в полк.
Однако оказалось, что всё-таки не совсем ясно, куда именно ему нужно ехать. Все три эскадрильи полка находились в разных местах: первая — на южном берегу, вторая — на северном, третья — в Кронштадте. Штаб полка находился вместе с первой эскадрильей на южном берегу. Лунин не понимал, что это за южный берег, но, видимо, это было место, до которого трудно добраться. Дежурный стал звонить в штаб, полка через множество посредствующих звеньев, вызывая солнце, луну и все семь планет. Это заняло минут сорок, и он всё кричал в трубку:
— Старший лейтенант Тарараксин? Кто говорит? Тарараксин?
Так впервые Лунин услышал эту фамилию. Наконец дозвонился. Командир полка майор Проскуряков приказал новоприбывшему летчику явиться во вторую эскадрилью, в распоряжение капитана Рассохина.
— Второй эскадрильей командует капитан Рассохин, — сказал лейтенант, делая ударение на слове 'капитан' и смотря на майорские нашивки Лунина.
Он, очевидно, хотел обратить внимание Лунина на то, что Лунин, майор, оказался в подчинении у капитана. Он внимательно посмотрел Лунину в глаза, стараясь отгадать, какое впечатление произвело на него это известие. Но Лунин ничего не понял. Он ощущал себя человеком штатским, и ему казалось естественным, что на войне всякий кадровый военный должен быть выше его.
Оказалось, что во вторую эскадрилью сейчас отправляется грузовая машина, и дежурный усадил Лунина рядом с шофёром. Лунин оглядывался по сторонам, стараясь понять, где они едут. Он понимал только, что они находятся к северу от города, между городом и финскими войсками, наступавшими с севера по Карельскому перешейку и остановленными на линии Сестрорецк — Белоостров. Понимал он также, что приближается к морю.
Они без конца ехали мимо опустевших дач с пылающими кустами георгинов у веранд. Иногда дачи пропадали и начинались картофельные поля, где женщины копали картошку. Лунин всё глядел вперед, всё ждал, что увидит море, но уже наступали сумерки, а моря всё не было. Так и не увидев моря, они въехали на аэродром.
Это был, конечно, не аэродром, а просто поляна в еловом лесу, на окраине пустого дачного поселка, приспособленная для взлета самолетов. Лунин, несмотря на сумерки, опытным взглядом сразу заметил все самолеты, стоявшие в разных местах по краям поляны под широкими лапами елей. Их было всего шесть — истребителей 'И-16'.
Шофёр показал Лунину тропинку к командному пункту Рассохина, и он пошел туда один, таща свой чемодан. Командный пункт помещался на краю аэродрома, в землянке, покрытой дерном, купол которой едва возвышался над землей. У входа стоял краснофлотец в металлическом круглом шлеме, с автоматом на животе. Он попросил Лунина подождать и нажал кнопку звонка.
Через минуту из землянки вышел крепкий, плотный человек очень маленького роста, в лётном комбинезоне, с непокрытой головой.
'Вес пера', — подумал Лунин.
Лицо маленького человека было чем-то озабочено, и он оглядел Лунина не без досады.
— Старший лейтенант Кабанков, — представился он, однако, вполне вежливо. — Комиссар второй эскадрильи.
Лунин пожал ему руку и назвал себя.
— Вы к капитану? — спросил Кабанков.
— К капитану Рассохину, — сказал Лунин.
На маленьком твердом лице Кабанкова опять мелькнуло выражение досады. 'Я, кажется, не во- время', — подумал Лунин.
— Вы из дивизии, товарищ майор? — спросил Кабанков, медля у входа.
— Из дивизии, — ответил Лунин и сразу почувствовал, что Кабанков неверно его понял. Он хотел сказать, что приехал из штаба дивизии, а Кабанков решил, что он — представитель штаба дивизии. Но поправиться Лунин не сумел.
Кабанков повел его вниз, толкнул дверь, провел темным подземным коридором, пол которого был устлан досками; под досками хлюпала вода. Кабанков открыл еще одну дверь, и они очутились в маленькой комнате, тускло освещенной керосиновой лампочкой с закопченным стеклом, висевшей на стене. Сладковато пахло сосновой смолой. Потолок был низок, Лунин почти задевал его фуражкой. Комната имела и вторую дверь, и два летчика в комбинезонах стояли возле этой двери и хмуро прислушивались к тому, что за ней происходило. При появлении Кабанкова и Лунина они обернулись.
— Кабанок, ты видел его? — шёпотом спросил один из них, мальчик лет девятнадцати, простодушный на вид, с круглыми, девичьими щеками.
Кабанков кивнул.
— Правда, что он прожил еще минут двадцать?
— Не знаю… Минут восемь, может быть….- шёпотом ответил Кабанков, подходя к двери. — Он захлебнулся кровью. У него грудь прострелена навылет в двух местах. Когда его вынимали из самолета, кровь била между губами фонтаном.
— Он помнил что-нибудь? — спросил молоденький летчик с детским любопытством.
— Ничего не помнил, — ответил Кабанков.
— Перелетел через море с простреленной грудью! — сказал молоденький летчик. — Шел прямо за капитаном и Серовым и ни разу не сбился. Я видел, я сзади всех шел, за Байсеитовым. А ведь он уже умирал…
— Техник его на аэродроме только тогда начал догадываться, когда увидел, что он идет на посадку, не выпустив шасси, — сказал второй летчик, доселе молчавший.
Это был человек несколько постарше, высокий, худощавый, слегка сутулившийся, с добрым, грустным и умным лицом.
— Круг над аэродромом сделал правильно, но шасси не выпустил и самолет посадил на брюхо, — продолжал он. — Шасси у него в порядке — значит, просто сил не хватило. Он потерял сознание только
