– Ты заблуждаешься насчет меня, – на мгновение перестаю целовать ее. – Есть вещи, на которые мне не положить.
– Я пришла прощаться, – говорит Бурзум, – сказать, что все кончено, понимаешь?
– Прощаться? – Меня начинает бить дрожь, комок застревает в горле.
– Больше так продолжаться не может. – Бурзум внезапно опускается передо мной на колени, расстегивая зиппер. – Надо когда-нибудь на что-нибудь решиться.
Я хочу остановить ее, поднять с колен, посмотреть в глаза и объяснить… Бурзум целует член робко и нежно, как грудного ребенка.
– Я уже решился, знаешь? Ты разведешься с Веней, я с женой, – глажу ее волосы, – мы будем жить вместе, долго, всегда.
Бурзум лижет головку, словно леденец.
– К сожалению, ты не тот человек, что мне нужен, Мардук. – Она на какой-то миг прерывается и смотрит снизу вверх. – Ты порочный тип, а мне нужен положительный персонаж. Потому что я глина, из которой получится то, что задумал гончар. Я ведомая и не могу идти за тобой в ад. Нужен тот, на кого я смогу положиться, тот, от кого я смогу иметь здоровых детей. С тобой вечно ждешь момента, когда внезапно останешься одна, потому что ты, Мардук, влюбишься в какого-нибудь богатого гомика. Обнюхаешься кокса, вмажешься героином и исчезнешь из моей жизни.
– Боже мой, что же ты несешь! – Я постанываю, то ли от горечи ее слов, то ли от удовольствия, что она мне доставляет.
– Вполне прогнозируемые события, не так ли, Мардук? Ты и сам это знаешь.
Бурзум сосет мой член, изредка прерываясь, чтобы посмотреть на меня. По ее щекам тонкими ручейками ползет тушь. Осознаю, что из моих глаз тоже катятся горячие маленькие слезы.
Никогда не забыть мне этот оргазм. Удовольствие смешивается с горем, тоска переплетается со счастьем, чувство близости – с одиночеством, слезы – со спермой.
– Прощай, – шепчу я.
Балконная дверь со скрипом открывается, и на пороге появляется Аркатов:
– Там тебя Чабанов обыскался, может, поговоришь с ним?
Мелькание в моих глазах, обрывки картинок: одутловатое лицо заместителя, балконные перила, Бурзум на коленях. Чувствую, что сознание покидает меня.
19:00. Ацтека, как назло, нет дома! Как же он сейчас нужен, я, наверное, сдвинусь, если не найду лекарство. Набираю все возможные номера. В большинстве своем никто не отвечает, те, что все же оказались дома, ничем не могут помочь. Последней надеждой остается Барсук, у бандюков всегда полно этого дерьма.
– Мне обязательно нужен второй номер, – говорю с таким надломом, что собеседник неожиданно покладисто соглашается.
– Подъезжай через двадцать минут к мотелю «Солнечный», – только и говорит он.
19:35. Машинки у Барсука нет, зато есть эйч, и неплохого качества. Пока еду в аптеку, успеваю вынюхать пару линеек.
22:20. Дома. Все обращают внимание, как я плохо выгляжу. Я слышу слова, которые произносят жена и мать, но не понимаю их значения. Меня тянет блевать, я часто хожу в туалет и склоняюсь над унитазом. Мыслей нет, и это нравится. Ощущаю вязкую грусть и нежелание что-либо предпринимать. Ложусь на диван, закрываю глаза… У Бурзум ногти накрашены ядовито-желтым лаком. Я подарил его еще осенью. Бурзум касается моих губ.
– Все в порядке, Мардучок, – шепчет она, – я люблю тебя.
Мы сидим с ней в кафе Starlight на Маяковке, только что употребив РСР. Бурзум просто выпила его с минералкой, а я долго сомневался и все же ширнул по вене. В итоге приход получился несколько разным, у девочки – мягким и слабым, зато довольно долгим, меня же приняло сразу и быстро, но пролетело за какие-нибудь сорок минут.
– Говно эта твоя ангельская пыль, – говорю я. – Чувствуешь себя конченым дебилом. Зачем мы ее пользуем?
– Потому что на кокос всегда жалко денег, – резонно отвечает Бурзум.
Я собираюсь ответить, что раз нет денег на кокаин, можно принимать хотя бы Е, ведь MDMA вполне зажигателен. Замечаю, что мы в Горбушке, на концерте Clawfinger. Бурзум недовольно смотрит на меня, трясущего головой в такт музыке, кидает в партер едва прикуренную сигарету и выходит из VIP'a. Нахожу ее в фойе возле громадного зеркала, заигрывающую с целой толпой немытых фанатов. Собираюсь высказаться по этому поводу и понимаю, что мы давно уже в «Дельфинах». Я, обнюхавшийся, верчу задницей перед каким-то голубым папиком, Бурзум делит что-то с пидаром в кожаных джинсах Thierry Mugler. Понимаю, что предметом спора являюсь я сам, и, собираясь положить этому конец, кладу руки на талию Бурзум…
– Хватит ворочаться, – слышен голос жены, – дай мне поспать, завтра рано вставать.
39
Число, в принципе, не имеет значения. Ночь. Офис. Мертвенный свет монитора.
Мерзкое дело – память. В офисе витает твой запах. Я трахал тебя везде. На этом диване, столе, кресле, на грязном полу…
Я ищу наркотик, который смоет воспоминанья. Мне срочно надо вмазаться!
Компьютер пыльно смотрит в меня Интернетом. Будь я электронным, упросил бы кого-нибудь нажать delete. На настоящее самоубийство никогда не хватает сил. Я трус, меня не за что уважать. Помнишь день, когда ты сказала это?
Я чувствую пустоту. Я вижу ночь. «Это ведь не со мной?» – спросила ты под конец. Но это – с нами.
Электронный барашек остался без хозяйки и одиноко блеет в мониторе.
Примечания
1
(англ.)
2
