тянувшаяся вдоль него. Вся эта дорога была забита грузовиками, орудиями, танками, колоннами солдат в серо-зеленых шинелях, нестройно, поспешно двигавшимися на запад.
— Немцы уходят с побережья! — сказал капитан-лейтенант. — Они боятся, что их отрежут, и уходят!
Помолчав, он прибавил:
— И нам с тобой надо бы уйти отсюда. Они теперь знают нашу пещеру и напоследок могут заглянуть сюда.
— Вам трудно идти, — сказала Катя, — но я вам помогу. Опирайтесь покрепче на мое плечо, и мы как-нибудь через сады и заросли доберемся до катера.
— До катера? — усмехнулся он. — Вон где наш катер!
Огромный шар солнца вставал из-за моря. И катер, подскакивая на волнах, несся прямо к нему, уменьшаясь.
На веранде
Утром город проснулся, охваченный необычайной тишиной.
Конечно, это была не полная тишина. Трещали кузнечики, пели птицы, лаяли собаки, блеяли овцы на холмах, гудели, проносясь, автомобили. Но жителям города казалось, что так тихо, будто город опустили на дно моря. Непрерывный гул фронта умолк. Немцев отогнали от города, и они бежали на запад.
— Хорошо! — говорила Марья Васильевна, Лидина мама. — Даже солнечный свет сегодня какой-то особенный. Но непривычно. Я так привыкла к страху, что даже перестала замечать, боюсь я на самом деле или не боюсь. И вдруг тишина, и никто не стреляет, и никого не надо бояться…
Матросу Казаченко в это утро стало лучше, и он очнулся. Доктор прислал за ним двух санитаров с носилками, которые перенесли его в госпиталь. Лейтенант Корольков зашел туда навестить его и долго с ним беседовал. Казаченко рассказал Королькову о своей жизни в пещере вместе с капитан-лейтенантом. Корольков рассказал ему, как они потопили подводную лодку и как весь экипаж катера получил благодарность командования. Но ни о путешествии Макара Макарыча в пещеру, ни о пробитой офицерской фуражке Корольков не сказал ему ни слова — Казаченко был еще слаб, и доктор запретил его волновать.
А Марья Васильевна, взяв Лиду и Петю, с утра отправилась к Мане, в дом капитан-лейтенанта. И случилось это оттого, что Лида не выдержала и все рассказала матери.
— Я все-таки удивляюсь тебе, Лида, — сказала Марья Васильевна. — Ты тоже заразилась этой любовью к тайнам. Ну как можно было не сказать мне сразу, что тут живет девочка — совсем одна! Где это видано, чтобы девочка жила одна, да еще в такое страшное время, да еще круглая сирота, хотя она, бедная, об этом и не знает. Если бы ты сразу мне все рассказала, я давно бы к ней пошла.
В домике капитан-лейтенанта она прежде всего завладела кухней, стала готовить обед. Потом принялась мыть полы, с грохотом передвигая столы и стулья.
Она мыла пол на веранде, когда в сад вошел Макар Макарыч. Лида сидела на крыльце и штопала чулок. Петя с рогаткой бегал по саду.
Макар Макарыч был хмур и расстроен до крайности. Лейтенант Корольков дал ему очень тяжелое поручение: он должен был сказать Мане всю правду о гибели ее отца.
Лиду он сразу узнал и поздоровался с ней.
— А это моя мама, — сказала Лида.
Он спросил Марью Васильевну, где Маня.
— Маня в комнате.
Но у него не хватило смелости сразу идти к Мане, и он все медлил на веранде. Он рассказал Марье Васильевне, какое поручение дал ему Корольков.
— А нельзя ей потом сказать? Не сегодня? — спросила Марья Васильевна.
Она выпрямилась с тряпкой в руке и откинула рукавом волосы, упавшие на лицо.
— В том-то и беда, что нельзя, — сказал Макар Макарыч.
— Почему?
— Потому, что немцы бегут, и нам здесь нечего больше делать. Сегодня вечером наш катер уходит далеко на запад. А без нас здесь Маню оставить невозможно. Лейтенант Корольков хочет, чтобы она сегодня же уехала в Баку, к своей тете.
— Она мне говорила, что никогда не видела этой тети, — сказала Лида.
— Да, еще неизвестно, как тетя ее встретит, — проговорил Макар Макарыч угрюмо. — Тети разные бывают… Вот если бы у меня был свой дом, жена, дети… Но я старый краб, жесткий, как ржавое железо, и нет у меня никого…
Он пересилил себя и пошел в комнаты. Когда дверь за ним закрылась, Марья Васильевна несколько раз в волнении прошлась по веранде. Потом она снова стала мыть пол, но поминутно останавливалась и прислушивалась к тому, что происходит за дверью. Она слышала голоса Макара Макарыча и Мани. Голос Мани был спокойный и даже веселый.
«Нет, он, видно, еще ей не сказал, — думала Марья Васильевна. — Когда же он ей скажет?»
Она ждала долго, очень долго. И вот наконец дверь открылась, и Макар Макарыч вышел на веранду.
— Ну? — спросила Марья Васильевна.
— Не могу! — проговорил Макар Макарыч. — Пойду доложу лейтенанту, что не могу.
— Не сказали?
— Сорок раз собирался сказать — и не сказал. Смелости не хватает.
— А она сама… не догадывается?
— Не знаю, — ответил Макар Макарыч, подумав. — Иной раз она так грустно взглянет, будто ей все известно. А потом опять весела. Не знаю…
Помолчав, он внезапно спросил Лиду:
— Она сегодня папиросы набивала?
— Набивала, — сказала Лида.
— Ну, значит все еще ждет.
Он пошел к калитке. Пройдя несколько шагов, остановился и проговорил:
— И все-таки ей придется ехать к тете.
— Ни к какой тете она не поедет! — сказала Марья Васильевна.
— Не поедет? — удивился Макар Макарыч. — Но не может же она жить одна в этом городе, в пустом доме!
— Она не будет жить одна в этом городе и не будет жить в пустом доме, — сказала Марья Васильевна.
— Где же она будет жить? — спросил Макар Макарыч.
— У меня.
— У вас?
— Конечно. Это решено уже давным-давно… Правда, Лида?
Лида с удивлением посмотрела на мать. Она в первый раз слышала о желании Марьи Васильевны взять Маню к себе.
— Ах да, я, кажется, забыла тебе об этом сказать, — продолжала Марья Васильевна. — Но я знаю, ты будешь очень рада. И муж мой, когда вернется с фронта, тоже будет рад…
— Вы очень хорошая женщина, — сказал вдруг Макар Макарыч. — И я доложу об этом лейтенанту.
Он ушел, Марья Васильевна убежала на кухню, и Лида осталась одна. Ее мучила тоска. Этот день, такой счастливый для всего города, был для нее днем горя. Она уже знала, что Катя не вернулась с берега, захваченного немцами.
Лида сидела на крылечке в тени виноградных листьев, спиной к веранде, и штопала чулок. Ей никого
