— А к чему это имеет отношение? — Он откинул голову и улыбнулся, чтобы показать, что не таит зла.
— К Артуру.
— А-а. К Артуру.
— Да, к Артуру. Думаешь, мне с Артуром было так легко, думаешь, я пользовалась большой свободой? Конечно, в определенном смысле — да, но ведь надо было еще и жить с ним, а при нем какая уж там свобода. Так ли, эдак ли, но он изводил меня по-страшному. Я тебе говорила, он, бывало, как начнет на меня орать, как начнет ругаться.
— Ты упоминала об этом.
— Кричал, что я шлюха и сука, прямо при слугах, да при ком угодно, если ему вздумается. А злобы сколько! Сначала хотел иметь молодую жену, а потом резко изменился и возненавидел меня за то, что я молодая, а он старик. Ему хотелось иметь вокруг себя интересных людей, он считал, что с его деньгами ему это причитается, а после вдруг — раз! — и возненавидел их всех, и меня возненавидел, потому что это были мои друзья, и вообще им была больше нужна я, чем он. Артур был нужен только этим его старым аидам вроде Рея Радоша. Надеюсь, ты заметил, каким олухом он выставил себя на панихиде. Потом пришел за сцену и принялся меня тискать. Чуть платье с меня не содрал, ей-богу. Ты это видел? Ну да, ведь ты был так взволнован? Я все пыталась сказать тебе, чтобы ты успокоился! Никогда тебя таким не видела. А тот носатый ублюдок из «Сити лайт», лицемер британский, стоял прямо у тебя за спиной. Он все подслушал.
— Знаю, я действительно волновался, — сказал Шерман. — Я думал, ты от меня бегаешь. Боялся, что это мой последний шанс поговорить с тобой.
— Я от тебя не бегала, Шерман. Я же тебе объясняю. Единственный человек, от которого я бегала, — это Артур. Я взяла и уехала. Просто… Взяла и уехала. Поехала на озеро Комо, но я знала, что он меня там может найти. Тогда я поехала погостить у Исабель ди Нодино. У нее дом в горах, в городке недалеко от Комо. Прямо как сказочный замок. Там было так здорово. Никаких звонков по телефону. Я даже ни одной газеты там не видела. Одна-одинешенька, если не считать Филиппе Кирацци. Но это бог с ним, какая теперь разница.
Как можно спокойнее Шерман сказал:
— Это хорошо, что тебе удалось отвлечься, Мария. Но ты знала, что я беспокоюсь. Ты знала про статью в газете, ведь я ее тебе показывал. — Совсем не выдать голосом возбуждение не удалось. — В тот вечер, когда еще тот бугай чокнутый приходил, — да ты сама помнишь.
— Ну-ну, Шерман. Что ты себя опять накручиваешь.
— А тебя когда-нибудь сажали за решетку?
— Нет.
— А вот меня да. Это среди прочего, что я вытерпел, пока тебя не было. Я… — Он прервался на полуслове, внезапно осознав, что ведет себя очень глупо. В данный момент пугать ее перспективой ареста ему было меньше всего нужно. Он пожал плечами, улыбнулся и заключил: — Что ж, тоже некий жизненный опыт, — как бы говоря этим: «Однако это не так страшно, как ты можешь подумать».
— Мне этим тоже угрожают, — сказала она.
— В каком смысле?
— Сегодня ко мне приходил какой-то тип из Окружной прокуратуры Бронкса с двумя следователями.
Шермана так и передернуло:
— Да ну?
— Напыщенный такой мелкий поганец. Самому себе казался жутко крутым. Все этак голову откидывал и что-то гадкое выделывал шеей — как-то вот так, вот так, а на меня поглядывал сузив глазки. Поганец.
— И что ты ему сказала? — Нервно, очень нервно.
— Ничего. Он был слишком занят — все объяснял, как он может со мной расправиться.
— В каком смысле? — Паническое тремоло в голосе.
— Он объяснил, что у него есть еще один свидетель. Таким важным начальственным тоном. Он даже не сказал, кто этот свидетель, но это, ясное дело, тот парень — здоровенный. Не могу даже описать, до чего гадкий тип.
— Его фамилия Крамер?
— Да. Так он представился.
— Это тот самый, который был в суде, когда меня отпустили под залог.
— Он все разложил по полочкам, Шерман. Если я буду свидетельствовать против тебя и подкреплю этим показания другого свидетеля, меня не тронут. А иначе меня объявят соучастницей и привлекут по статьям этим… Не помню точно, по каким.
— Но ты ведь…
— Он даже снабдил меня ксерокопиями газетных статей. Практически задал колею. Эти, дескать, статьи правильные, а эти состряпаны с твоей подачи. Если я скажу, что произошло на самом деле, попаду в тюрьму.
— Но ты ведь, разумеется, сказала ему, что произошло на самом деле!
— Ничего я ему не сказала. Хотела переговорить сперва с тобой.
Шерман сидел на краешке стула.
— Но, Мария, некоторые вещи в этом деле настолько на поверхности, а они еще о них и не знают. Наслушались выдумок парня, который хотел нас ограбить! К примеру: это случилось не на улице, а на пандусе, верно? А остановились мы потому, что дорога была перекрыта, мы даже еще и не видели никого. Верно? Ведь верно же? — Он поймал себя на том, что повышает голос.
Лицо Марии озарилось теплой, грустной улыбкой, с какой смотрят на человека, мучимого болью. Мария встала и, уперев руки в боки, проговорила:
— Шерман, Шерман, Шерман, ну что нам с тобой делать?
Знакомым движением она выставила вперед правую ногу, туда-сюда качнула ею на высоком черном каблуке. Посмотрела на Шермана широко открытыми карими глазами и протянула к нему руки ладонями вверх.
— Иди ко мне, Шерман.
— Мария, у нас серьезное дело!
— Я знаю. Ну иди же.
Ч-черт! Она опять хочет обнять его! Ну… так обними же ее, идиот! Это знак того, что она на твоей стороне! Обними ее, схватись за спасительную соломинку! Да!., но как? Я же заряжен! На груди капсюль позора! На пояснице бомба бесчестья! Чего она потом захочет? Повалит его на кровать? И что тогда? Это ж — господи!.. Весь ее вид говорит: «Я твоя!» Она же единственная твоя зацепка! Не упускай этот шанс! Делай что-нибудь! Действуй!
И он поднялся со стула. Потянулся к тому лучшему, что есть в обоих мирах. При этом он согнулся, чтобы не коснуться грудью ее груди и чтобы ей было не дотянуться руками ему до поясницы. Он обнял ее точно старик, перегнувшийся через ограду, чтобы коснуться рукой могильного камня. В результате его голова оказалась очень низко. Подбородок пришелся ей под ключицу.
— Шерман, — сказала она. — В чем дело? Что у тебя со спиной?
— Ничего.
— Тебя всего скрючило.
— Прости. — Он повернулся боком, все еще обнимая ее за плечи.
— Шерман! — Она сделала шаг назад. — Ты какой-то весь скособоченный. Что случилось? Ты не хочешь, чтобы я к тебе прикасалась?
— Да нет! Нет… Это, наверное, волнение. Ты ведь не знаешь, что я перенес. — Тут он решил внести поправку: — Ты не представляешь, как я по тебе соскучился, как ты нужна мне.
Она изучающе посмотрела на него, затем одарила жарчайшим, влажным и каким-то до нутра распахнутым взглядом.
— Ну… — проговорила она. — Вот же я.
