жизнь. Все будет как в сказке со счастливым концом. Только бы скорее настал этот счастливый конец, потому что душу все равно тяготит тревога.
— Не грусти. — Трэвор угадал мысли Млисс. — Мы найдем твою сестру и вернем ее Франческо. И погостим у них в Италии, если эта страна еще не вызывает у тебя отвращения. Все будет хорошо, не сомневайся. Самое главное, что мы вместе. А вместе мы с тобой горы можем свернуть. Видишь, я уже потихоньку перевоспитываюсь. Из бирюка-пессимиста превращаюсь в счастливого обладателя розовых очков. Нравится перемена?
— Ага, — довольно кивнула Млисс. — Еще бы! Когда мы с тобой познакомились, я думала, что ты неисправим. Но ты определенно делаешь успехи.
— А как иначе — ведь у меня такой замечательный учитель, точнее, учительница.
Млисс испытала мучительное желание выкурить сигарету. Господи, ну почему оно приходит к ней так не вовремя! Она представила себе реакцию Трэвора. К тому же Млисс не курит. Только когда сильно волнуется. После всего пережитого ею сегодня, хорошего и плохого, это не удивительно. То, что ей невыносимо хочется почувствовать во рту восхитительный легкий дымок…
— Трэвор, ты, наверное, будешь ругаться, — осторожно начала Млисс.
— Я — ругаться? — Делано возмутился Трэвор. — Да за кого ты меня принимаешь? А что ты задумала?
— Трэвор, миленький, любимый, мне так захотелось курить. Я все на свете отдам сейчас за сигарету. Одну единственную. Я больше не буду.
Трэвор нахмурился.
— Ты ведь не куришь — ты курила только один раз, в Италии. Попробуй перетерпеть. В конце концов, не умрешь же ты без сигарет?
— Умру, умру, — взмолилась Млисс. — Я в форточку покурю, чтобы не досаждать тебе дымом. Ну пожалуйста, Трэвор.
— Но почему именно сейчас? Ты волнуешься?
— Наверное. Ты же не спрашиваешь себя, почему хочешь пить. Просто хочешь пить, и все.
— Это другое. Желание пить — естественно. Но я не могу понять, зачем сигарета нужна некурящему человеку.
— Трэвор! — Млисс начала раздражаться. — Не делай из мухи слона. Это так просто, что не стоит даже обсуждения.
— Я, между прочим, как любящий человек, забочусь о твоем здоровье.
— А о моих нервах ты не заботишься? Я, в конце концов, не дымлю как паровоз. И прошу только одну сигарету.
— С тобой бесполезно спорить, — надулся Трэвор.
Он накинул рубашку и пошел обшаривать карманы пиджака в поисках злосчастной пачки сигарет, купленной в Генуе.
Млисс было разрешено курить, не вылезая из постели. Она оценила этот широкий жест и признательно улыбнулась Трэвору. Милый ворчун! Ее обожаемый ворчун! Она погладила взъерошенные волосы Трэвора и заглянула в посерьезневшие серые глаза.
— Только не говори мне, что ты так помрачнел из-за того, что я закурила.
Нет, Мелисса, нет. Но я не скажу тебе, о чем я думаю, чтобы не напугать и не расстроить тебя.
Завтрашняя поездка в Волтингтон не казалась Трэвору такой уж безоблачной. Наверное, он просто заразился тревогой Млисс. Словно внутри засновали-забегали крысы, топоча маленькими цепкими лапками, задевая и дергая струнки нервов. Тревога — гадкое чувство. Разогнать бы этих крыс к чертям собачьим, но почему-то не получается. Не уходят, лишь громче топают маленькими лапками, так, что их отвратительная беготня отдается в ушах. Устал, наверное. Утром будет легче, а сейчас надо спать, спать, спать. Он крепко прижал к себе Млисс.
— Спи, моя зеленоглазая радость. Туши свою сигарету и спи. Завтра у нас будет тяжелый день. Может даже тяжелее сегодняшнего. А спать нам осталось совсем недолго.
Млисс потушила докуренную сигарету и посмотрела на Трэвора. Серые глаза уже закрылись, дыхание успокоилось. Она поцеловала его сомкнутые губы, еще раз насладившись их теплом. А теперь спать.
Серое холодное небо, судорожные порывы ветра. Трэвор бредет по городу с огромными высокими домами. Такими высокими, что кажется, они готовы разорвать небо и устремиться вверх, в космос.
Город пуст, словно все его жители вымерли. Не слышно шума машин, не слышно человеческой речи. Только ветер разбивается о стальные огромные дома, гудит, заползает Трэвору в уши, в ноздри, врывается в полуоткрытый рот. Что это за город, и как Трэвор оказался в нем?
Трэвор бредет по пустынным улицам, весь во власти липкого страха и холодного, жуткого ветра.
— Эй, кто-нибудь!
Хлюпкое промозглое молчание в ответ. Даже эхо в этом городе спит или умерло. Где-то вдалеке, за спиной, Трэвор слышит крадущийся шаг. Словно не человек, а тень идет за ним скользкой, зловещей поступью. Лучше пустота, чем эти шаги. Шаги незримого пришельца, погружающие душу Трэвора в трясину страха. Он боится того, кто следует за ним, он охвачен желанием убежать. Но куда?
Трэвор подбегает к одному из домов, рвущихся в небо. Дом стальной глыбой впечатан в асфальт. Дом суров и неприступен. На его серой двери висит замок — дом словно помогает незримому преследователю Трэвора. А шаги все различимее, все слышнее. Они так пугающе легки, что Трэвор боится оглянуться, боится встретиться взглядом с тем существом, которое движется за ним. Если у существа, конечно, есть взгляд.
Дома для него закрыты. Трэвор бежит вперед, скользя по асфальту, внезапно ставшему таким неудобным для бега. Мертвый город ненавидит его, он хочет лишь одного — чтобы Трэвор был пойман и наказан. Трэвор бежит. Скользит, оступается, падает, но продолжает бежать. Свинцовая плоскость небес опускается на город, грозя раздавить Трэвора своей тяжестью. Но Трэвор бежит, не оглядываясь, не останавливаясь. Местность не меняется. Вереница серых зданий не размыкает своего кольца. Трэвор с ужасом понимает, что бежит по кругу.
Он сворачивает влево — снова серая безысходность, он устремляется вправо — но и там его караулят серые призраки домов. Снова вперед — картина не меняется. Нет, только не это. Он не сможет оглянуться назад и посмотреть в глаза своему страху. Лучше бежать по мертвому городу, чем один на один остаться с ужасом, при мысли о котором стынет сердце, замерзает душа. Любая участь лучше взгляда назад.
Трэвор продолжает бежать, с каждой минутой осознавая бессмысленность бега. У него нет сил остановится, нет мужества обернуться. Ветер лижет ему лицо, обжигая ледяным дыханием. Серое небо все ближе и ближе. Вот-вот оно раздавит Трэвора своим свинцом. Если бы только он мог перебороть свой страх и обернуться. Если бы только мог. Трэвор останавливается. Сейчас он наберется сил и вновь побежит. Но зачем, от кого? Ведь он даже не видел своего преследователя. А шаги хрустят за спиной, а небо падает на асфальт призрачного города. Нет, Трэвор должен обернуться, чего бы это ему ни стоило.
Трэвор делает глубокий вдох и с трудом разворачивает назад деревянное тело.
Никого. Стихает ветер, уползает наверх небо, оживает город.
13
«И только синее, синее небо над нами…» Млисс так и не узнала, не вспомнила, откуда эта навязчивая строчка. Отзвук забытой песни, отголосок того, чего она никогда и не знала? Что это?
Млисс пошарила рукой в кровати. Где же то теплое, ласковое тело, открывшее ей вчера истинную суть плотских радостей? Или ей все это приснилось, и уснула она в своем номере, а не в постели Трэвора?
Млисс открыла глаза. Его нет. На столике рядом с кроватью бутылочка коньяка, полупустой стакан виски и тарелка с засохшими дольками лимонам. И еще — окурок сигареты, выкуренной Млисс перед сном. Все пошло и просто: он переспал с ней и ушел.
