Нужная вещь

проходя ту стадию подготовки флотского пилота, которую уже проходил, — ночные посадки на авианосец. И для такой переподготовки имелись свои причины. Ночные посадки на палубу авианосца были самым обычным делом и, возможно, лучше всего демонстрировали, что накопленные заслуги ничего не значили на каждом новом уровне великой пирамиды. Избран или проклят — это довольно часто определялось именно рутиной. К 1962 году военно-морской флот уже перешел на палубные прожекторные системы, в которых использовались угловые зеркала и линзы Фрезнела. Теперь во время ночных посадок в Мирамаре Конрад и другие парни не зависели от офицера-сигнальщика, который прежде стоял на палубе в люминесцентном оранжевом костюме и размахивал люминесцентными оранжевыми флагами. Ночью — в полной темноте — над слабо различимой палубой посреди океана поднимался и падал светящийся шарик, называемый «фрикаделькой». Этот шарик поднимался и падал потому, что авианосец не желал прекращать раскачиваться только из-за того, что наступала ночь. Эта сальная «сковородка» подпрыгивала в волнах вверх-вниз с амплитудой пять, восемь и даже десять футов. Ночью, когда луна пряталась за облаками, а небо, океан и палуба были черными, маленькая фрикаделька (не больше дюйма диаметром) и огни на корабле казались слабо светящей кометой посреди бескрайней тьмы вселенной. И у пилота должны были быть воля, навыки и все вокруг озарявшая нужная вещь, чтобы посадить пяти- или десятитонный реактивный истребитель на эту тускло освещенную пьяную астральную плиту на скорости 125 узлов. На тренировках пилоту давалось ограниченное количество попыток пройти по этой невидимой тропе. Если он не мог заставить себя пойти на посадку так долго, что топливо заканчивалось, в наушниках раздавалось «отбой!», и он должен был вернуться на учебную базу, где посадочная полоса совсем не двигалась, когда вы приближались к ней… и где все знали, что вот еще один несчастный отбойщик возвращается в убежище, струсив во время ночной посадки на палубу. Если отбои случались постоянно, этого было достаточно, чтобы отстранить человека от ночных посадок. Это вовсе не означало, что с вами как с флотским пилотом покончено. Это лишь свидетельствовало о том, что вы прекращаете заниматься посадками на авианосец, а следовательно, больше не участвуете в состязании, не поднимаетесь по пирамиде и не входите в общество обладателей нужной вещи. Отличный послужной список и рекомендации, перенесенные тяжелые времена — все это не имело никакого значения, когда случалась подобная вещь. Избран или проклят! (Нужная вещь может треснуть по любому шву.) Бывали ночи, когда фрикаделька прыгала по палубе в стороны, словно серебристые жучки в этих дурацких электронных играх, и пилоту приходилось сажать на палубу свой F-4 — огромную пятнадцатитонную зверюгу — исключительно силой воли. И ничто — даже огромный взрыв — не могло быть хуже, чем услышать «отбой!» в наушниках. Отказаться от посадок на авианосцы после восьми лет полетов, после окончания школы тест-пилотов в Пакс-Ривер, после того, как вы стали элитой… Нет, теперь это было невообразимо.

Конрад как раз прошел переподготовку по «посадкам на авианосец в любую погоду» — то есть он теперь был полностью подготовленным боевым летчиком военно-морского флота, — когда получил предложение стать астронавтом. Тот факт, что для роли астронавта не требовалось даже одной десятой части навыков пилота, совершающего ночные посадки, ничуть не удерживал Конрада, Ловелла и остальных попытать удачи во второй раз. На этот раз Конрад прошел отбор с легкостью. Как и прежде, было тридцать с чем-то финалистов. Но им не пришлось проходить через Лавлейс-клиник или аэромедицинский центр в Райт-Паттерсоне. Их отправили на военно- воздушную базу Брукс в Сан-Антонио, где находился медицинский центр военно-воздушных сил. Медосмотры там отнимали кучу времени, но в целом были вполне обычными. После пяти полетов «Меркурия» стало очевидно, что для работы вовсе не потребуется чрезвычайной физической выносливости.

На последнюю фазу тестирования вас отправляли прямо на Олимп, который находился теперь в Хьюстоне. Частью теста было формальное собеседование — с инженерами НАСА, а также с Диком Слейтоном, Джоном Гленном и Элом Шепардом — по техническим вопросам. Но имелись и «социальные» моменты. В частности, вы должны были сходить на вечеринку с коктейлем и на ужин в отдельном кабинете хьюстонского отеля «Риц» в сопровождении астронавтов «Меркурия». Когда-то туда ходили Эл Шепард, Гас Гриссом, Скотт Карпентер… а теперь — Уолли. Нужно было полностью себя контролировать, чтобы одновременно оставаться славным парнем — любителем пива, и проявить сдержанное уважение перед теми, кто уже вступил в этот клуб. Может, я закажу еще выпивку? Это напоминало наспех устроенную вечеринку братства, к которому вы отчаянно хотели принадлежать.

Конечно, разговаривая с Конрадом и Ловеллом, Ширра оставался тем самым старым добрым Уолли, товарищем по оружию из группы № 20. Но разница в положении чувствовалась: на Уолли Ширру, изначально успешного героя поединка, словно бы лился луч света. Ведь теперь на самой вершине стояли семь астронавтов «Меркурия», а все прочие пилоты находились гораздо ниже.

Не то чтобы выдающееся положение «первоначальной семерки» изменило истинную и тайную природу вещей — вовсе нет. Самолюбие летучего жокея не знало границ, и члены группы 2 не являлись в этом смысле исключением. Как только их выбрали, они стали оглядываться вокруг и сравнивать себя — «следующих девять» — с «первоначальной семеркой». Среди них был Нил Армстронг, который летал на Х-15. (Кто из астронавтов «Меркурия» делал что-нибудь подобное?) Был Джон Янг, который установил два мировых рекорда скорости взлета. (Кому из астронавтов «Меркурия», за исключением разве что Гленна, такое было под силу?) Были Фрэнк Борман, Том Стаффорд и Джим Макдивитт, работавшие инструкторами в Эдвардсе. (Кто из астронавтов «Меркурия» годился на это, кроме Слейтона?) А «первоначальная семерка» была отобрана лишь для того, чтобы противостоять стрессу, вот и все. Посмотрите на Карпентера! Посмотрите на Купера! Да, «следующие девять» были о себе очень высокого мнения. Тем не менее высочайший статус «первоначальной семерки» оставался фактом. Когда эйфория, вызванная успешным прохождением отбора, улеглась, Конрад и все остальные поняли, что сейчас, при всей их нужной вещи, они занимают в корпусе астронавтов несколько унизительное положение. Они — плебеи, новички, заложники братства. Гас Гриссом любил мрачно и якобы ласково говорить им при встрече: не заноситесь, не называйте себя астронавтами.

— Ты не астронавт, ты — стажер. Ты не астронавт, пока не взлетел, — говорил он без тени улыбки.

«Следующие девять» тратили кучу времени на посещение занятий, словно новички или стажеры летной школы в Пенсаколе, — это было плохо; кроме того, они выполняли черновую работу для «священной семерки», что было еще хуже.

Вот до чего Конрад дошел: стал таскать сумки Джона Гленна! На этом Олимпе было чертовски холодно. Один уровень следовал за другим — даже здесь, на вершине. На самом верху стоял Джон Гленн, но даже в «первоначальной семерке» не все могли с этим смириться. На первой пресс-конференции, где «следующих девять» представляли публике, присутствовали и «первые семеро», и Шорти Пауэрс решил представить их в обратном порядке их полетов. Когда он дошел до Шепарда, то сказал:

— И, наконец, Алан Шепард, который всегда может сказать: «Но я был первым!»

Это развеселило публику. Все засмеялись, кроме одного-единственного человека — Улыбающегося Эла. У него даже не дрогнули губы. Если бы тяжелый взгляд мог испускать лучи, то у Шорти Пауэрса образовались бы две дырки во лбу. И вы тут же поняли, что после великого орбитального полета Гленна Шепард — первый пилот, первый американец в космосе — чувствовал себя совершенно забытым. Никто не мог сравниться по положению с Джоном Гленном, даже Уэбб, администратор НАСА.

Однажды Гленн заявился в офис Уэбба в Вашингтоне и сообщил ему, что собирается внести изменения в свой личный график. Он больше не будет совершать поездки для НАСА по просьбам каких- нибудь конгрессменов или сенаторов. Он больше не станет летать через всю страну, ходить по улицам и стоять на трибунах, чтобы угодить какому-нибудь конгрессмену, которому нужны голоса или что-то еще. Это не была просьба. Гленн просто дал Уэббу понять, как теперь все будет происходить. Он просто изложил правила. И принять их Уэбб мог лишь ценой потери авторитета. Уэбб ответил взвешенно, хотя и немного раздраженно. Послушай, Джон, мы не посылаем тебя куда-нибудь лишь потому, что этого хотят конгрессмены. Мы направляем тебя туда потому, что это нужно НАСА. Поддержка конгрессменов сейчас крайне необходима, это одна из самых важных вещей, которую ты можешь сделать для программы. Гленн ответил, что, тем не менее, он больше не будет совершать таких поездок. Уэбб начал краснеть. Он сказал, что если Джон получил соответствующие инструкции, значит, должен выполнять свои обязанности. Гленн заявил, что Уэбб ошибается, и продолжал стоять на своем.