израильские вина, еще лучше «всемирно признанных жидовских напитков», которыми так гордился их предыдущий радушный хозяин — генерал-губернатор подмандатной Палестины. Жанна и Кира слушали о нем с замиранием сердца. «Папа, а ты их сюда случайно не впустишь? С их спиралями?..» «Пока спирали нам пригодились в другом месте,» — ответил Арон и рассказал жене и дочери об их приключениях в Ленинграде — Санкт-Петербурге.
«Ужас-то какой! — воскликнула Кира. — Даже представить страшно, что бы они с вами сделали, Мариночка, с такой… По российским программам без конца такие жестокости показывают! Господи, чего вы избежали… Если бы только насиловали или убили, а то ведь…» «Кира, — остановил ее отец. — Хватит. Давайте-ка посмотрим новости из России, хотите?» «А можно? — обрадовалась Марина. — С удовольствием.»
Они расселись у телевизора в затененном салоне. Какой-то государственный муж современной демократической постбольшевистской России хрипло и агрессивно говорил менторским тоном такую откровенную чушь, и такая у него при этом была дегенеративная и явно еврейская рожа, что Мухин пришел еще в больший ужас, чем при виде ленинградцев.
«Страна навеки искалечена, — тихо сказал, заметив его состояние, Арон.
— Ей помогать уже бесполезно. ЭТИ еще хуже откровенных коммунистов. Стоп, да ведь это… это как раз про нас! Смотрите!»
«Сенсация дня, — сказал взволнованный диктор, которого в СШР и близко с такой физиономией к экрану не подпустили бы. — Инопланетяне в Петербурге. Побоище у Финляндского вокзала. Репортаж нашей съемочной группы, случайно оказавшейся как раз на месте происшествия. И события совершенно ошеломляющего. Впрочем, смотрите сами. Сегодня утром группа криминальных элементов попыталась ограбить троих иностранцев, среди которых была женщина удивительной красоты.»
На экране крупным планом было искаженное ужасом бледное до синевы лицо Марины с судорожно суживающимися огромными глазами, устремленными в серое морщинистое ухмыляющееся лицо фиксатого главаря, впившегося нежадным шарящим взглядом. Ничего себе, красавица, могла себе позволить подумать СЕЙЧАС Марина.
«Нашим операторам удалось отснять уникальные кадры. Я бы сказал, кадры сенсации века!.. Как вы видите, бандиты профессионально лишают иностранцев-мужчин всякой возможности защитить свою женщину, которой явно грозит похищение с самыми непредсказуемыми последствиями. Видите, они уже подгоняют микроавтобус. И тут, внимание! Из-под галстука одного из мужчин вылетает фиолетовое пламя, напоминающее оружие из голливудской фантастики, мгновенно сжигающее голову бандита… Наш корреспондент вынужден был упасть на землю, прямо в снег, чтобы избежать случайной пули или этого жуткого луча, а потому мы не покажем вам, как неизвестные — оба мужчины и женщина — сожгли остальных, всех шестерых. Вот как выглядели трупы после применения фиолетового луча, а это все, что осталось от автобуса. Но главная сенсация впереди. Смотрите, смотрите! Они что-то лихорадочно глотают и исчезают — растворяются в воздухе!! Это не коллаж, это хроникальные съемки! Впервые вы видели посланцев других миров! Иного объяснения просто и быть не может! И теперь мы знаем, на что они способны. Прокомментировать события у Финляндского вокзала мы попросили известного уфолога…»
«Больше ты туда не поедешь! — закричала Жанна, едва живая от ужаса, обнимая и целуя мужа. — Хватит! Они же вас чуть не убили. Секунда — и пуля в живот…» «Папка, ты не просто гений, ты герой! — восторженно кричала Кира, обнимая Арона с другой стороны. Ты же по ним тоже стрелял?» «А что оставалось делать? У них у всех наверняка были пистолеты!» «А я? — обиделась Марина. — Я тоже стреляла. Жаль только, что этого фиксатого убил Андрей, а не я! Даже не передать, что у него было в глазах… Вы не представляете, что за взгляд!.. А какая вонь из пасти! Всю жизнь будет мне сниться. Ну и подонок! А полиция! Я сама видела, как полицейский, улыбаясь, пропустил этот микроавтобус, который шел явно за мной, даже прохожим приказывал посторониться…»
Дело плохо, — говорил Арон Андрею, когда они шли по вечерней Набережной, наслаждаясь шумом черного в ночи прибоя. — Теперь нас легко опознать. Одна надежда — израильтяне русские программы не смотрят, а уж с олим мы общий язык найдем, если кто-то пристанет…» «Израильтяне? Олим? — удивился Мухин. — Я так понимал, что вы все тут один народ — израильтяне? Выходит наши жиды и в Израиле — жиды?» «Почти, но другой родины у нас нет. Нашу прежнюю страну ты уже видел. Ты бы предпочел ее Израилю? Вот видишь. Тем более, что это деление — только на эмоциональном уровне. Мы фактически — равноправные русскоязычные израильтяне.»
«Вот и я только что об этом спрашивала у Жанночки и Кирочки… — сказала догнавшая их с женщинами Марина. — Господи, как мне нравится, что вы тут все на «ты», по именам и имена произносите так ласково… Так вот я услышала последнюю твою фразу, Арон-чик, о русскоязычных. Такое впечатление, во всяком случае, здесь на Набережной, что русских чуть не половина. Сплошной русский говор. Откуда они все здесь?» «Сейчас я вам все расскажу, Мариночка, — заторопилась Кира. — А мужчины пусть следят, чтобы вас никто не опознал после передачи. Конечно, вам в Израиле похищение не грозит, но лучше без приключений. Завтра на пляж поедем, это и будут сильные ощущения — купание в море в декабре, как вам такой парадокс? Так вот. Мы все родились в Ленинграде и жили там до…»
«А как же ты представишь меня своим высоким израильским военным?» — продолжал между тем Мухин. «Так и представлю. Я вчера ухитрился записать этот эпизод у Финляндского вокзала на видео. Открою все карты, иначе вообще говорить не будут.» «А нам с Мариной не грозит, скажем, интернирование и так далее?..» «Таблетка всегда при вас. Кроме того, я вам дал по капсуле. Достаточно ее раскусить — и вы у генерала Джефферсона. То-то он обрадуется, небось уже обыскался, бедняга,» — захохотал Арон.
На них даже не оглянулись. Тут все вели себя так раскованно, как Мухин не видел никогда и нигде, даже в Северо-американских штатах, где публика удивительно напоминала израильскую. Им всем больше бы пристало общаться по-английски, подумал он, чем по-русски или на этом, как его, иврите. Он давно не получал такого удовольствия от прогулки по заграничному городу.
Глава 5
Лейканд избегал давать интервью, что было совершенно на него не похоже. Успех был ошеломляющим даже для «русского Рембрандта». Обе представленные им на всемирную выставку «Живопись века. Париж 1999» разделили первое-второе место.
Если картина, названная
Он весь был под гипнозом задуманной тогда в студии картины. Бесчисленные варианты, эскизы, которые он никому не показывал, потрясающие находки в деталях буквально сводили его с ума.
Шустер продал Лувру «Свободу выбора» за десять миллионов золотых рублей, а Русскому музею «Свободу зла.» за два миллиона. Коммунисты объявили Лейканда вечным почетным членом антифашистского комитета их партии.
А он думал только о том, каким бы чудом можно было вернуть Марину в свою студию и сделать соисполнительницей его замыслов, тайных пока даже для барона.
«Найди себе другую натурщицу, Славуле, — говорила ему на идиш по видеотелефону любимая бабушка из Житомира, единственный в мире человек, с которым Лейканд был совершенно откровенен и всегда делился замыслами. — Зачем тебе эта полугойка из пасмурного Петрограда. Приезжай сюда на твою прекрасную родину, в нашу еврейскую солнечную Малороссию. Проедь по городам и местечкам, где живут
