голову, оглядывет провожающих и растягивает заледеневшие тоже губы большого рта в единственную достойную внимания улыбку на свете — главную награду за эту дрожь, за многолетнюю самоотверженную дружбу двух сердец… «Счастливого пути! — почти беззвучно на фоне общего шума кричит мальчик. — Возвращайся скорее, я жду!» «Спа-си-бо!» «Ты чего кричишь?» «Мам, меня провожают… Он пришел, представляешь, в такой холод! А ведь у него вчера в школьной раздевалке пальто украли…» «Да ну! Где он?» Поздно. Они уже в тепле лифта, а провожающий со всех ног бежит по скользкой лестнице к отходящей электричке. Скорее домой и — в ванну, в горячую ванну, в кипяток!! Лифт стремительно уходит вверх рядом с тремя другими в той же огромной шахте. И сразу начинается движение москвичей. Евгений проходит между ограждениями, предъявляет билет и облегченно вздыхает, когда исчезает ледяной ветер, а вокруг бронза, бархат и красное дерево судового лифта. Вокруг столько же народа, как и снаружи, но все тотчас притихли от долгожданного тепла, тишины и неожиданной роскоши.
Подруга пришла раньше сына Олега. Юлия едва успела покинуть тахту, натянуть парик и сменить халат. Выручила, как всегда, хриплоголосая Лада, вечно простуженная в своей сырой конуре. Тамара, дама без возраста, эффектно позировала на крыльце, как всегда, где бы она ни появлялась — в театре, в электричке, даже в бане у большого начальника, куда Юлию и Тамару как-то пригласила общая подруга скрасить ненадолго запрещенный досуг номенклатурных мужчин. О, там-то Тамара блеснула в полном смысле слова с ее-то неповторимыми формами, со смелостью в выборе наряда и с непосредственностью, с которой она его как бы нечаянно роняла… Тамара была человеком обширных связей в виде отдела в Доме обуви. В эпоху свирепой борьбы с блатом сохранить власть дефицита могли только асы экстракласса.
Партия поставила задачу обеспечить население товарами первой необходимости на уровне мировых стандартов. Вся беда была в том, что нигде, кроме СССР, стандартов в этой области давно не было. А потому-то импортное оставалось притягательнее действительно неслыханно разноообразного и качественного, по сравнению с брежневским периодом, отечественного. Тамара же умело учитывала тайный покупательский спрос на тонкий ручеек импортной обуви. Когда специальные бригады по борьбе с использованием служебного положения хватали на улице владелицу умопомрачительных сапожек, та всегда могла назвать любой из общественных туалетов, где ей предложила товар незнакомая фарцовщица.
Круг Тамары включал, в числе прочего, билетные транспортные и театральные кассы. Юлия, в свою очередь, как дизайнер, имела доступ к ювелирному дефициту. А такой сладкой парочке всегда было о чем поговорить. Но только не сегодня. Тамару лихорадило. У нее в руках точно такой же билет «Из зимы в лето», который она достала два дня назад Евгению в строгом соответствии с тонко задуманной интригой. Тут у обувной принцессы был талант опытного режиссера.
«Слушай, ты представляешь, он же не знал, что это на ракете, а потому и мысли не допускает, что ты успеешь на тот же рейс! Быстро на электричку, двадцать минут на сборы… Нет-нет, я и сама сегодня без машины, все дороги занесло. Там, в центре, тоже уже ничего не ходит, даже такси. На метро, потом от «Динамо» пешком, возьми с собой санки для чемоданов, там бросишь. Игра стоит свеч! Он там уверен, что ты здесь!… А ты вдруг, в самый момент… Как тогда, помнишь? Ну, стоит?» «Пожалуй… Но как я успею? Он час назад уехал.» «На турбоход садятся три тысячи человек. Это на часы работка. А лететь от силы час. Быстро!»
И нафиг мне это нужно, уныло думает Юлия. Охотиться за ним, зачем? Я наоборот хотела от него отдохнуть! Но отказаться нельзя! Эта блядская Тома раззвонит, что я не дорожу Женей, не беспокоюсь о его мне верности, зараза… Нет, не зря она тут суетится вместе со мной, подбирая мои купальники. Значит нам удалось провести всех за нос, все уверены, что мы — нормальныя крепкая семья, которая просто обязана постоянно следить друг за другом…
А тут еще кольнула какая-то стрелка из космоса: отправление ведь из Владивостока, а Дани вроде бы живет там… Маловероятно, что она за какой-то час встретит в полуторамиллионном городе случайно встреченного в молодости человека, зато какого человека,
Тогда Юля была молодым специалистом, выпускницей Института искусств, третий год замужем. Впервые рассталась с подлым нелюбимым Женей, оставив свекрови Олежку, чтобы поехать не стажировку в Одессу. Весна в Москве была затяжной, холодной, до самого июня не удалось позагорать, а тут — такое солнце, такое буйное цветение акаций, такие парни, столько красивых девушек…
Съемная комната оказалась в поселке на плоском песчаном берегу за Лузановкой. Естественно, в первый же выходной побежала на пляж. Но там было полно крикливых матрон с буйными детьми и истеричные вопли «Бора выйди с мора» со всех сторон. Зато в обратную от города сторону тянулись дюны, где было все более и более пустынно. Она облюбовала распадок между песчаными холмами, сняла легкое платье, легла на подстилку, раскрыла книгу и наконец-то подставила свое неприлично белое тело под ласковые ослепительные лучи. Воровато оглянувшись, она рискнула расстегнуть на спине лифчик бикини, оставив его на своей знаменитой на весь институт груди, которую мечтали обессмертить однокурсники- художники. При всех клятвенных обещаниях не только не приставать во время сеансов, но и голову писать с другой натуры, она так и не решилась им позировать ню…
И вот пришлось попозировать, и так, что… На долгожданном теплом солнышке Юлия скоро задремала, а очнулась от прикосновения показавшейся ей ледяной руки к неосторожно сожженной солнцем спине. Первое, что она увидела, были какие-то огромные черные копыта на песке… Потом она с ужасом осознала, что кто-то осторожно уже вытащил из-под нее лифчик и что она теперь в одних плавках, которые с нее как раз медленно спускают. «Что вы делаете!.. — тонким голосом жалобно крикнула она, судорожно прикрывая грудь растопыренными пальцами. — Кто вы?.. Что вам надо?..» «Сначала просто полюбоваться на твое белое тело, — ответил бас сверху, сопровождая глумливый, с отвратительным смешком тон звонким наглым пошлепыванием по ее уже голым ягодицам. — Потом он тебя приласкает по-своему, а потом тобой займусь я!.. Повернись-ка пока… Тебя как зовут-то?» «Юля, — неожиданно для себя ответила она. — Я не стану поворачиваться, пока вы не вернете мне купальник…» «Повернись, повернись, Юленька, повернись сама, тебе же лучше будет, — вступил высокий голос второго. — По-моему, тебе есть чем перед нами похвастаться.» «Ну! — крикнул первый, обжигая ее спину ударом ладони по свежему загару, выстрелом прозвучавшим в тишине. — Хочешь так же по голой сиське получить, когда я тебя сам поверну?» «Нет, что вы! — поразилась Юля.
— И по спине ужасно больно… Дайте мне одеться, мальчики… Что я вам сделала?» «Это-то не больно, — сладострасно хохотнул бас. — Больно будет, когда вот так!» Что-то свистнуло в воздухе, и прямо перед глазами Юлии возникла черная плетенная змея, которая распорола несколько страниц открытой книги.
Ужас какой, подумала она, у них настоящая плеть… Специально где-то заказали! Садисты! Те самые… «неуловимые рокеры», о которых я как раз сегодня утром читала в газете… И не кто-то, а я — в их власти… Будут стегать меня, вот так… «Я долго буду ждать?» — рявкнул бас, сопровождая свой рык знакомым уже свистом плети и такой болью в ягодицах, что несчастная Юлия с хриплым воплем прогнулась в тонкой талии, забыв обо всех приличиях, схватившись руками за разгорающуюся болью попку. «Ну, что я говорил? — радостно уселся второй верхом на поверженную на спину Юлию, пока первый привязывал кисти ее разведенных рук за головой к валявшейся сухой ветке от дерева. — Девочка прямо мирового класса!»
Она уже видела обоих, затянутых в униформу рокеров, без шлемов. Бас был у рыжего, а высокий голос с легким кавказским акцентом — у чернявого. Этот «грузин», как она его назвала про себя, теперь с восторгом мучил ее, гнусно расширяя глаза. «Зачем вы это делаете?… — обмирая от боли и стыда кричала она. — Ведь вам… вам… ничего… не надо от меня узнать… Зачем же меня так пытать?..» «Ты не представляешь, Юленька, — ответил «грузин», какое это наслаждение — абсолютная власть над другим человеком, который не может тебе ни возразить, ни сопротивляться, только вот так мило морщиться, кричать и крутить головкой, как ты сейчас…» Действительно крутя головой и крича от нестерпимой боли, она видела два прислоненных друг к другу мотоцикла, рыжего, помахивающего своей плетью, нетерпеливо ожидая своей очереди — избивать ее пока она, исполосованная и окровавленная, не умрет от болевого шока…
