– Не знаю… – солгала я. – Я просто… избегала их… по разным причинам. Большую часть своей взрослой жизни я прожила одна, так что наши с Александром отношения очень много для меня значили.
– А сейчас ты с ним общаешься?
– Нет. Я больше не хочу его видеть. Думаю, и он тоже – ему слишком стыдно. На следующий день после… той истории Дейзи поехала к нему домой и забрала Германа и мои вещи. А я его не видела с той ночи.
– Значит, он не возражал против разрыва?
– Нет, хотя он был явно потрясен тем, что это произошло так скоро. Наверное, с его точки зрения, нам следовало обсудить случившееся, но мне все было предельно ясно: большой и сильный мужчина, утверждавший, что любит меня, бросил меня одну с грабителями. Кстати, я получила от Александра письмо, в котором он писал: «Мне жаль, что твои чувства изменились». Ему надо было обставить все так, будто я оставила его по другой, куда более банальной причине. И он так и не извинился передо мной. Между прочим, он попросил меня не упоминать «о происшествии в Арчуэе», как он тактично назвал эту… историю, – видимо, его явно беспокоило, что я проболтаюсь. Я удовлетворила его просьбу. О случившемся знает только Дейзи, а теперь и ты, но, я уверена, ты никому не расскажешь.
Дэвид покачал головой.
– Конечно, не расскажу. В любом случае ты не сказала мне его фамилию, так что я даже не знаю, кто он. Но я скажу только одно: ты не обязана защищать его.
– Я защищаю не его, а себя.
– Но почему?
– Потому что я испытываю такой стыд, такое унижение… Неужели ты не понимаешь? Все выглядит так, будто я не стою того, чтобы меня защищали.
– Я бы защищал тебя, Миранда. До последней капли крови, – с мелодраматической улыбкой добавил Дэвид. – Правда, Миранда. И я бы защитил тебя.
Я посмотрела на него.
– Знаешь, а я тебе верю.
– Уверен, большинство мужчин заступились бы за тебя. Мне кажется, Александр повел себя очень… странно.
– Да, – пробормотала я. – И от этого мне еще хуже.
– Как долго ты пробыла в больнице?
– Всего одну ночь. К счастью, повреждения оказались не очень серьезными: сломанное ребро, синяки на лице и противный удар затылком. Теперь все уже зажило.
– Но твое психическое состояние? Душевные раны заживают куда дольше, чем телесные.
Да, он знал об этом по собственному опыту…
– Первый месяц я почти не спала. Меня мучили страшные сны и флэшбэки – и до сих пор мучают. А еще я очень напряжена на улице – не выношу, когда кто-то приближается ко мне или хотя бы проходит совсем рядом со мной. В такие моменты я с трудом подавляю в себе желание закричать.
– Что ж, по крайней мере, сегодня тебе ничто не угрожает, потому что я собираюсь отвезти тебя домой.
– Правда?
– Да, я на машине.
Мы вышли из ресторана, прошли по Куинсуэю и свернули на Москоу-роуд, где Дэвид припарковал свой черный «сааб».
– Теперь ты, наверное, совсем не доверяешь мужчинам, – предположил Дэвид, заводя машину.
– Я и раньше им не доверяла.
– Почему?
– Потому что те, кто был мне близок, – начиная с папы – или покидали меня, или предавали каким-то другим образом. – Я вспомнила свой сон о Волшебнике из страны Оз, в котором Александр и Джимми на пару играли Трусливого Льва.
– Очень грустно, что у тебя сложилось такое представление о мужчинах, – тихо сказал Дэвид, когда мы ехали по Суссекс-Гарденз.
– Ничего не могу с собой поделать.
– А грабителей поймали?
– Нет. Мою сумку обнаружили на следующий день – в мусорном баке. Я, конечно же, лишилась кошелька, кредитки и телефона. Ну и кольца, которое тот тип содрал у меня с пальца. Полицейские время от времени мне позванивают, но пока так никого и не нашли. Так что до опознания еще далеко, да и, признаться, мне совсем не хочется видеть их опять – даже за решеткой. Я просто хочу забыть.
– Должно быть, ты их ненавидишь, – негромко промолвил Дэвид, пока мы ждали зеленого света, чтобы повернуть направо – на Мэрилбоун-роуд.
Я слышала, как гипнотически тикает спидометр – почти как метроном.
– Насчет ненависти – не знаю, но было бы преувеличением сказать, что они мне симпатичны.
– Очень трудно прийти в себя после такого нападения, – сказал Дэвид, когда мы снова поехали. – Я знаю, потому что тоже через это прошел. Видишь ли, мои руки…
