– Э-э. Я никогда не думала об этом, если честно, – сказала я. – Он в самом деле такой полный?
Мы что, говорим о Робби Колтрейне?[92] Она беспокойно заерзала.
– Очень, очень полный, – повторила она тихо. – Очень полный.
– Ну, если честно, думаю, это мне не совсем подходит, – сказала я. – Понимаете, я увлекаюсь теннисом.
– Но ведь и Паваротти играет в теннис, мисс Тротт.
– О да. Играет. Но, положа руку на сердце, думаю, я не стала бы знакомиться с толстяком, – сказала я.
На самом деле ничего такого я не сказала.
– У вас есть еще кто-нибудь? – спросила я.
– Да. Да, есть. – Она оживилась. – Еще один очаровательный человек. Он журналист, освещающий финансовые темы. Так вот, он очень интересный мужчина, у него великолепная наследственность – например, его дедушка, которому девяносто три года, все еще ходит в горы.
– Чудесно, – сказала я. Затем подумала: девяносто три? – Э, а сколько лет мужчине, о котором вы упомянули?
Она посмотрела на меня с какой-то беспокойной улыбкой:
– Пятьдесят два. Пятьдесят два.
– О, – произнесла я. – Ну, думаю, это довольно большая разница в возрасте. Пятнадцать лет. Мне кажется, я бы не хотела выйти замуж за пятидесятидвухлетнего. Даже если он приятный внешне, это для меня не идеальный вариант. А он приятный? – спросила я.
– Внешность – такое субъективное понятие, – сказала она снова с заискивающей, но слегка беспокойной улыбкой.
– Ну, я так не считаю. Вы не могли бы описать его?
Она несколько раз провела рукой по своей широкой юбке в складку и нервно глотнула чаю.
– Ну… он среднего роста, немного лысоват, довольно худой, ну… очень худой на самом деле. Но я уверена, что он был бы рад с вами познакомиться, – добавила она.
– Но, честно говоря, я не уверена, что хочу познакомиться с ним, – сказала я.
– Да, но он очень хочет снова жениться.
– Да, но мне бы хотелось познакомиться с привлекательным человеком, – возразила я, – а из того, что вы сказали, не создается впечатления, что он привлекателен.
– И ему хочется иметь еще детей, мисс Тротт. У него сейчас только один ребенок.
– Ну что ж, мне жаль, но я не считаю, что мне это подходит.
– Да, мисс Тротт, но в вашем возрасте… – сказала она с выражением чрезмерного сочувствия.
– Послушайте, – возмутилась я, – я могла бы с таким же успехом обратиться в банк спермы, если это лучшее, что вы можете мне предложить.
На самом деле ничего такого я не сказала.
– Ну что ж, было очень интересно побеседовать с вами, но, думаю, я должна как следует над этим поразмыслить. Спасибо за чай, – добавила я и направилась к выходу.
Когда я коснулась потертой латунной ручки, Руби деликатно кашлянула.
– Мисс Тротт? А вы ничего не забыли? – спросила она.
– Простите?
– Кажется, вы что-то забыли, – прошептала она застенчиво.
– Забыла что?
– Оплату за услуги, мисс Тротт.
Вознаграждение.
О конечно, двадцать пять фунтов просто за привилегию с ней встретиться. Это совершенно вылетело у меня из головы. Я быстро выписала чек и ушла. Затем я пересекла Риджентс-Парк-роуд, поднялась на вершину Примроуз-Хилл и стала смотреть на открывшуюся панораму. Я сидела на одной из викторианских скамеек и обозревала вид внизу. Легкий ветерок развевал мои волосы. Весь Лондон раскинулся передо мной – от электростанции Баттерси на западе до башни Кэнери-Уорф на востоке, – весь в огнях, которые начинали сверкать и мерцать в сгущающихся сумерках. И там, я точно знаю, было немного больше одиноких мужчин, чем одиноких женщин. Сотни, тысячи одиноких мужчин. Практически несколько заполненных до отказа футбольных стадионов, и все, что я хотела, все, что мне было необходимо, – один из них. И я уж точно была достойна лучшего, чем сорокалетний толстяк и худой плешивый пятидесятилетний мужчина, не так ли? Да, сказала я себе, достойна лучшего.
Продолжение января
Бедный Фил Эндерер. Я почти ему сочувствую. Это, должно быть, такое потрясение. Когда супермаркет рушится. Убивая пятьсот ничего не подозревающих посетителей. А он так гордился этим зданием. Его строили два года, и Фил был главным архитектором. Это самый большой его профессиональный провал. В буквальном смысле. И больше всего пострадал овощной отдел, который был забит народом, так как в тот день было специальное предложение по испанскому пастернаку. Филлипа, конечно, обвинят. В халатности. И
