Кенси пожала плечами; в предрассветной дымке ее лицо казалось расплывчатым овалом.
— Как хочешь. Подожди, сейчас принесу твои седельные сумки. Сбрую найдешь в седельной, за лестницей на чердаке.
Джарик не стал дожидаться, пока она договорит. Заклятию было наплевать на правила хорошего тона, и Кенси еще не успела поднять ведра, как мальчик уже поспешил в конюшню.
Он на ощупь отыскал в темноте дверь в нужную комнатушку, где на стене висели его седло и уздечка.
Вороная графа вскинула голову при появлении мальчика; белая звездочка на ее морде была видна даже в полутьме. Джарик подтащил сбрую к стойлу, и сырая солома под ногами напомнила ему, что он бос.
Дрожащими от нетерпения руками он схватил недоуздок. Лошадь попятилась, кожаный недоуздок обжег Джарику ладони, а звон кольца, к которому была привязана вороная, спугнул с чердака голубей. Джарику невольно вспомнились напевные уговоры, которые он с детства слышал в кузнях, — раньше ему никогда не удавался такой трюк, но сейчас лошадь послушалась его. Вороная перестала показывать белки, опустила голову с белой звездочкой и раздула ноздри, издав негромкое вопросительное ржание.
Джарик неуклюже надел на нее уздечку, и лошадь терпеливо снесла неловкость мальчика. Седло с притороченным к нему мечом в ножнах было слишком тяжелым, Джарик не смог поднять его выше плеча, поэтому взобрался на кормушку и уже оттуда дотянулся до спины лошади. Кенси вернулась как раз в тот миг, когда, затянув подпругу, Джарик спрыгнул на пол. Он вывел лошадь из стойла, и Кенси пристегнула седельные сумки, продолжая болтать и ничуть не смущаясь молчанием постояльца.
— Матушка взяла с тебя одну серебряную монету за постой, конюший взял половину монеты за корм для лошади и за подкову. В кошельке осталось еще шесть монет, я положила его в левую седельную сумку. Еду и твой плащ положила в правый. — Обернувшись, она увидела, что Джарик осматривает заднее копыто лошади. — Ну как, доволен работой?
Джарик отпустил копыто и выпрямился.
— Сойдет.
Сработано было плохо, но он постарался скрыть свое неудовольствие. С четырех лет опекуны вбивали ему в голову, что надо делать свое дело как можно лучше, но сил на работу с молотом у него не хватало, поэтому Джарику осталось лишь сожалеть о неумелости конюшего. Он повел лошадь из конюшни, стараясь ступать так, чтобы копыта не отдавили ему ноги.
Пора было садиться в седло и продолжать путь, но Кенси все еще топталась неподалеку. Лошадь зашагала через лужи у источника, поднимая тучи брызг, потом начала пить, а Джарик вставил ногу в стремя.
— Подожди! — вдруг выпалила Кенси, развернулась и убежала в таверну.
Джарик помедлил, чувствуя, как заклятие покалывает его, понуждая не тратить времени зря. Он приготовился сопротивляться приближающейся дурноте, но Кенси уже выбежала из гостиницы, держа в руках пару башмаков из хорошей кожи, отделанных бисером и мехом.
— Держи. — Кенси сунула башмаки в руки Джарика. — Это тебе. Их оставил человек, который умер в нашей гостинице от лихорадки. В Большой Гайре дорогие вещи никому не нужны, а тебе нельзя ехать дальше босиком, пусть даже на пари.
Джарик покраснел, убедившись, что никого не обманул своей ложью. Щедрость Кенси смутила его, и он быстро наклонился примерить подарок, не желая, чтобы девушка сочла его неблагодарным.
Ботинки оказались ему велики и свободно болтались на тонких, как хворостинки, ногах.
Джарик закусил губу и встал.
— Я буду вспоминать тебя с благодарностью при каждом шаге, — с улыбкой сказал он Кенси; с такими словами мог бы обратиться дворянин к одной из придворных дам Морбрита. — Пусть процветает ваш постоялый двор, пусть судьба почаще посылает вам достойных гостей.
Он хотел быстро сесть на лошадь, но вороная прянула вбок, испортив его эффектный жест. Кенси поймала уздечку и удерживала вороную, пока Джарик не забрался в седло. Наконец мальчик подобрал поводья, и девушка, посмотрев в его большие темные глаза, ярко блестевшие на осунувшемся испуганном лице, тихо сказала:
— Ты такой маленький…
Она тут же пожалела о своих словах.
Джарик гневно закусил губу. Кенси дала ему башмаки из сострадания — но он же ни о чем не просил! Он был вполне доволен своей тихой мирной жизнью и работой в библиотеке! А заклятие волшебника вдруг одним махом лишило его всего, превратив в достойного жалости беглеца. Теперь он зависел от милости незнакомых людей так же, как последний нищий, ночующий в канаве.
Сжав губы, Джарик вырвал поводья из руки Кенси, ударил лошадь пятками и поскакал по южной дороге, прочь из Большой Гайре.
За его спиной девушка вытерла ободранные пальцы о фартук. На душе у нее было скверно от того, что она нанесла гордости мальчика такой удар. Не будь он таким хилым и тощим, подумалось Кенси, можно было бы восхититься не только его мужеством… Но стук копыт уже стих вдалеке, и девушка вспомнила о неотложных делах, от которых отвлеклась из-за необычного постояльца. Она направилась было к двери, как вдруг перед ней возникла Хозяйка источника.
Старуха почесала живот через дырку в своем кожаном балахоне и обратила слепые глаза к дороге, по которой только что ускакал Джарик.
— Знаешь, что я тебе скажу, — старуха ухватила Кенси за рукав, — парень и двадцати шагов не проковыляет в этих башмаках.
У девушки перехватило дыхание; резко оттолкнув Хозяйку источника, она бросилась на кухню, и даже мать не смогла дознаться, отчего Кенси такая бледная.
Лошадь графа перешла на галоп, скоро крыши Большой Гайре скрылись вдали. Обработанные поля уступили место колючему кустарнику, и гнев Джарика утих, осталось только щемящее чувство одиночества. Дорога тянулась через широкую долину, пустынную и окутанную дымкой. Темная земля под перламутровым небом казалась заброшенной и пустынной. Все, что было дорого сердцу Джарика, осталось далеко позади…
Он попытался натянуть поводья, но лошадь только прижала уши и припустила еще быстрей, и наконец ее развевающаяся грива захлестала по рукам Джарика, а земля под копытами стала казаться расплывчатым пятном.
Испуганный мальчик ругался, натягивал поводья до тех пор, пока у него не заболели плечи, но все было напрасно. В ту ночь, когда он украл вороную, ее уже порядком загнал хозяин, но теперь, отдохнувшая и сытая, лошадь была слишком сильна для Джарика. Мальчику было просто не справиться с ней и, глотая слезы бессильного отчаяния, он крепко вцепился в гриву, надеясь лишь на то, что лошадь не вздумает свернуть с дороги.
Копыта ритмично и гулко стучали, вздымая облачка пыли, ветерок ласкал и теребил гриву и хвост лошади и легкие волосы Джарика. Могучие мускулы лошади перекатывались под коленями мальчика: вороная наслаждалась своей силой, этим прохладным утром галоп был для нее не работой, а удовольствием. И наконец Джарик смирился, а потом его паника постепенно сменилась восторгом. Он ослабил поводья, лошадь вытянула шею и пошла еще быстрее.
Когда край солнца поднялся над горизонтом, раскрасневшийся от волнения Джарик чувствовал себя в седле лучше, чем когда-либо. Словно ощутив уверенность всадника, лошадь пустилась рысью. Тут Джарик пришел в себя и натянул поводья, заставив лошадь перейти на шаг. Он невольно подумал, что его выносливость и в подметки не годится выносливости резвого коня, и после испытанного только что радостного возбуждения ему стало еще горше. С острой печалью Джарик осознал, что здесь не библиотека Морбрита и что здесь за отсутствие жизненного опыта он может заплатить по самой высокой цене.
7. ПЕРЕКРЕСТОК
СОЛНЦЕ поднялось выше, дорога больше не была безлюдной. Ближе к полудню Джарик уже ехал сквозь тучи пыли, поднятые скотом, который гнали на рынок. Вороную толкали овцы и коровы, заставляли шарахаться торопящиеся мимо гонцы. Джарик с трудом успокаивал лошадь, которая нервно гарцевала, навострив уши. Вороная была вся в мыле, а спина и плечи Джарика болели после долгого пути. Еще не наступил полдень, а мальчик чувствовал себя так, как будто его избили. Но как он ни устал, призыв
