рассеялись, ветер донес до юноши горький запах серы.
Колдунья, сердито нахмурившись, показала вверх:
— Страж штормов там, внутри, и наверняка заперт. — Она прикусила губу: ей явно это не нравилось. — Принеси мой плащ, мальчик. Мне нужно узнать побольше, но здесь опасно погружаться в глубокий транс, нас легко могут увидеть. Придется подняться повыше.
Молчаливый хмурый Эмиен поднял свой меч, удивляясь, что на этот раз колдунья не пренебрегла осторожностью.
В небе висела яркая луна, и скалы отбрасывали под ноги Эмиена угольно-черные тени. Волны неустанно накатывались на песок, плащ Татагрес все еще лежал у линии прибоя. Понимая, что не стоит оставлять лишние улики для патрулей Килмарка, Эмиен взял плащ за угол и протащил за собой, заметая следы. Правда, мертвые тела лежали на самом виду, предупреждая об опасности, и в одиночку юноша не мог их спрятать. Наверняка вот-вот явятся другие дозорные, а самоуверенная Татагрес даже не подумала, как скрыть трупы.
Но Эмиен ни словом не обмолвился о своих тревогах, а молча подал плащ Татагрес. Та кивнула, спрятала волосы под капюшон и начала подниматься вверх по склону.
Юноша с замирающим сердцем двинулся за ней. Ему приходилось придерживать тяжелый меч обеими руками, холод обжигал его кожу, подошвы то и дело скользили, как будто таящаяся в скалах враждебная магия пыталась помешать чужакам вторгнуться в свои владения. Эмиен продолжал мрачно карабкаться вверх; память о Таэн, поплатившейся за свое доверие к Стражу штормов, придавала ему храбрости, а три тела на берегу напоминали о смерти, перед которой казались ничтожными все невзгоды. Эмиен ощущал себя беспомощным, как листок, гонимый ураганом, и поклялся сделать все, чтобы однажды его судьба перестала зависеть от прихоти колдунов.
Черный капюшон шерстяного плаща закрывал лицо Татагрес, поэтому юноша не видел играющую на ее безупречно очерченных губах самодовольную жестокую улыбку. Эмиен сосредоточился на опасном подъеме, у него кружилась голова при виде волн, бьющихся о скалы внизу, поэтому он даже не подозревал, что колдунья задумала в нужный момент использовать его гнев, как используют сухой трут, который до поры до времени держат под рукой.
Остановившись на широком выступе, Татагрес с озабоченным и даже дружелюбным лицом повернулась к своему спутнику:
— Это место вполне подойдет. Чтобы найти следы Стража штормов, я должна на несколько часов погрузиться в транс. Ты сможешь охранять меня в это время? Не заснешь?
— Тот, кто здесь заснет, рискует замерзнуть насмерть. — Эмиен сделал последний рывок и оказался рядом с ней.
Он устал, и ему тут не нравилось. Скалу обдувал ветер, над ней поднимался обледеневший, почти вертикальный склон. Заметить их снизу будет проще простого. Но юноша не собирался жаловаться и ныть: здесь, среди промерзших насквозь скал, он наконец-то узнает, что сталось с Анскиере.
Татагрес села, скрестив ноги, прислонилась спиной к склону, коснулась пальцами своего золотого обруча и закрыла глаза. На этот раз Эмиен не увидел вспышки света. Заклинание отозвалось легким гудением, на обруче колдуньи проступили непонятные буквы: на фоне отполированной золотой поверхности они горели ярко-красным светом.
Не в силах побороть любопытство, юноша пододвинулся ближе. Стараясь не помешать хозяйке, он наклонился и внимательно осмотрел украшение, которое помогало Татагрес колдовать. Сделанный из цельного куска металла, обруч был толщиной с указательный палец Эмиена и обычно казался самым незамысловатым с виду. Но сейчас, когда Татагрес нужно было призвать на помощь магические силы, чтобы дотянуться до Анскиере, руны пылали, как светящаяся гравировка. Эмиен не разбирался в грамоте, но он достаточно часто видел торговые документы, чтобы понять, кто выводил эти знаки. Надпись на обруче была сделана не человеком; и юноша в тревоге отпрянул от Татагрес.
Однажды на Имрилл-Канде обрушился сильный шторм, который принес к подгнившим столбам рыбацкой пристани кусок деревяшки. Эмиен сам видел, как какой-то ребенок обжег пальцы до кости, пытаясь подобрать этот дар моря. На той деревяшке были знаки, очень похожие на буквы, сиявшие на золотом обруче Татагрес. Анскиере сразу же уничтожил деревяшку, объяснив, что символы на ней не дано знать ни одному человеку. Жители Имрилл-Канда не спорили с мудрым волшебником: предмет явно вышел из рук демонов. Эмиен больше не верил Анскиере и все же невольно вздрогнул при мысли о том, что магическая сила его хозяйки может быть даром проклятых Кордейном.
Эмиен сел, положил меч на колени и стал тревожно наблюдать за колдуньей. Глаза Татагрес были закрыты, лунный свет обливал ее фигуру расплавленным серебром, и она казалась прекрасней образа на иконе, которую Эмиен видел в святилище у моста Кордейна. Весь ее облик, от спокойного лица до лежавших на коленях тонких рук, казалось, дышал покоем…
Приступ желания был настолько неожиданным и острым, что у Эмиена перехватило дух. Он сильнее сжал рукоятку меча. Наверняка Анскиере ошибался, не все демоны несли зло! Погибель — возможно; тот ребенок по невежеству коснулся сделанной демонами вещи, за что и был наказан. Но Татагрес управляла этими могущественными силами так же легко, как дышала.
Эмиен положил подбородок на кулаки, стиснув зубы от холода. Раз он хочет отомстить за смерть Таэн, он должен смотреть на любого врага Анскиере как на своего союзника и помощника. Так зачем беспокоиться о том, откуда Татагрес черпает свою силу?
И все же у него было скверно на душе.
Эмиен хмуро посмотрел на море, но вместо успокаивающей глади увидел умирающего в губительных объятиях колдуньи дозорного. Ветер теребил одежду юноши, напоминая о близких осенних заморозках, дыхание ледяных скал пробирало до костей. Остро сознавая свою уязвимость, Эмиен нашел утешение в мечтах о власти. Глядя на золотой обруч Татагрес, он думал о том, что, завладей он этим сокровищем, ни люди, ни волшебники никогда больше не осмелились бы встать у него на пути.
Перед рассветом на землю опустился туман, усеяв каплями влаги плащ и ресницы Эмиена и рукоятку его меча, призрачными змеями свернувшись на обледеневших скалах; прибой грохотал внизу, отдаваясь гулким эхом. Когда над Скалистой Гаванью пролетели первые чайки, Татагрес шевельнулась, выходя из транса. Ночь готовилась уступить место дню, и в полумраке Эмиен увидел, как веки его хозяйки дрогнули и приподнялись. Женщина потянулась, явно не чувствуя холода и усталости, ее лицо приняло загадочно-довольное выражение.
Замерзший и мрачный, Эмиен ждал, пока она заговорит. Наконец-то после семи недель тяжелых испытаний, после нынешнего жуткого ночного бодрствования он узнает, что сталось со Стражем штормов, который украл у него сердце Таэн и наслал ураган, погубивший его сестру. На душе Эмиена было горько, как в сосуде с прокисшим вином. Он потрогал лезвие меча и, когда Татагрес наконец встретилась с ним глазами, едва удержался от резкого требования рассказать, чем же закончились ее поиски в ледяных скалах?
Эмиен злился все больше, а колдунью его гнев, похоже, изрядно забавлял. Юноша сжигал ее яростным взглядом, крепко стиснув побелевшими пальцами рукоять меча, пока Татагрес жестом придворной кокетки не откинула назад светлые локоны и не рассмеялась.
В приливе дикого гнева Эмиен вскочил на ноги, и вдруг ему пришло в голову, что причина этого веселья — Анскиере, а не он. Усмехнувшись, он снова сел.
— Анскиере — глупец, — тихо проговорила Татагрес.
За ее плечами над перевалом клубился туман, но сквозь него уже пробивался слабый солнечный свет, бросая на лед золотой отблеск. Татагрес была бледнее обычного; она тоже замерзла.
— Когда демоны холода проснулись, Страж штормов преградил им выход ледяной стеной. — Она плотнее закуталась в плащ. — Они не могут выйти, но и он тоже. Лед стал и его тюрьмой.
Эмиен вскинул меч, салютуя ее победе.
— Значит, Страж штормов погиб!
Татагрес, подняв голову, задумчиво посмотрела на редеющую пелену тумана и спокойно ответила:
— Нет, он жив, но находится в глубоком трансе. Долго ему так не продержаться. Он на волосок от гибели, однако верит, что его спасут.
Эмиен опустил меч, нахмурив черные брови, и возразил было, что спасение невозможно, но Татагрес перебила его. Фиалковые глаза колдуньи безумно заблестели, при виде выражения ее лица у Эмиена
