однако в Мериоре все обстояло совсем не так. Приглянувшиеся женщины непременно оказывались чьими-то женами. Пару раз Безумному Пророку уже досталось от ревнивых мужей и рассерженных братьев. Местные жители отличались скрытностью и молчаливостью. По сравнению с этой убогой деревушкой Джелот представлялся Дакару потерянным раем.
Дни становились все короче, а ветры крепчали. Рыбачьи парусники теперь выходили в море с опущенными стеньгами. Скимладская коса погружалась в свое обычное осеннее запустение. Дакар внимательно следил за Аритоном, но тот не делал ни явных, ни тайных приготовлений к неминуемому сражению. Он беззаботно шутил, сшивая куски парусины, однако все это было лишь еще одной уловкой, помогавшей ему скрывать истинные замыслы и намерения. Дакар в этом не сомневался. Глядя со стороны, можно было подумать, что Аритон не торопится. Он с нарочитой неспешностью отмерял куски дерева и столь же медленно их обрабатывал, будто впереди у него была целая вечность. Однако шлюп незаметно обрел киль, затем мачту. Над мачтой Аритон трудился, как над ювелирным украшением, не допуская малейших недоделок.
Дакар чувствовал себя живой приманкой для ловли крупной рыбы. Он был вынужден торчать в Мериоре, не находя ни развлечений, ни отвлечений. В результате пророк постоянно затевал споры с Аритоном. Затравкой служили его всегдашние сетования.
— Нельзя без конца есть соленую рыбу, — заявил он после долгого и мучительного пребывания в отхожем месте. — И потом, мне надоело укрываться парусиной. У меня от нее волдыри по всему телу, как от оспы.
— Надо было вместо пива купить черных бобов и фиг, — спокойно возразил Аритон, склонившись над необработанной доской.
Рубашку он снял, и на теле поблескивали следы старых шрамов, побуревших от солнца.
— Даркарон тебя побери! — Дакар отогнул поясной ремень, под которым отчаянно чесалась кожа. — Сходи сам на рынок и посмотри, есть ли там черные бобы и фиги! В последний раз их привозили из Шаддорна неделю назад.
За рубанком потянулся тонкий завиток стружки.
— Точнее, шесть дней назад, — поправил его Аритон.
— Будь ты проклят со всеми своими затеями! Измученный шумом прибоя, жарой и головной болью от постоянного стука, которым сопровождалась постройка корабля, Дакар уже не следил за своей речью.
— И ради чего все это? Настроишь кораблей, вооружишь людей арбалетами, а дальше? С кем ты будешь сражаться на море?
Рубанок в руках Аритона замер.
— В тебе пропадает лицедей, — сказал он с обманчивой вкрадчивостью. — Халирон бы тебе рукоплескал. Но из-за своего благородного гнева ты не видишь, что привезенного леса мне хватит только на один корабль. На небольшой шлюп длиной всего тридцать футов. Если для балласта я нагружу его оружейной сталью или, хуже того, гранитом, каменоломни Эльсина опустеют.
Эти слова оказались последней каплей. Размахивая полами засаленного камзола, полупьяный Дакар качнулся и процедил:
— Кого ты хочешь одурачить? Меня? Знаешь ведь о своем проклятии. И я знаю. Пока ты здесь филигранной работенкой занимаешься, Лизаэр собирает армию. А когда соберет…
— И что прикажешь делать? — Рубанок в руках Аритона зловеще блеснул на солнце и прошелестел по доске, выплюнув курчавую стружку. — Согласиться с тобой? Надавать тебе обещаний? Или, может, попросить твоего совета и помощи?
Выплеснув свою досаду, Фаленит улыбнулся:
— Нет, пророк, уж лучше ты бездельничай и пей. Пьяный ты мне гораздо меньше докучаешь. А если в трезвые промежутки тебе некуда себя деть, лучше выстирай исподнее белье. Оно у тебя так заскорузло, что панцирем стоит. Если истлеет, придется тебе встречать итарранскую армию с голым задом.
— Какая забота! Ты бы еще и о других позаботился. Дакар сощурил лисьи глазки и побагровел.
— Что, даже не решаешься упомянуть имя своего главного противника? И не хочешь подумать о судьбе деревни? Чем ее жители провинились перед тобой? А ведь ты их втягиваешь в свою паутину. И снова дети будут расплачиваться за твои забавы?
Дакар почувствовал, что зашел слишком далеко.
Лицо Аритона мгновенно побелело. Зеленые глаза замерли, остановившись на Безумном Пророке. Их зрачки превратились в черные щелочки. Не на шутку перепугавшись, Дакар попятился и поднял руки, готовый при малейшем движении противника сотворить охранительное заклинание. Рубанком, если его бросить, вполне можно было убить человека.
— Храни меня Эт от твоей дури! — сказал Аритон. Он отер лоб, с трудом сдерживая смех.
— Дакар, ну что за мысли бродят в твоей пьяной голове? Я же строю прогулочное судно. Когда оно будет готово, я поплыву на нем в Иниш.
Он что, в самом деле решил выполнить клятву, данную умирающему Халирону, и пропеть прощальную песню перед вдовой менестреля, с которой тот так и не успел помириться?
Из-под пальцев Дакара с треском вырвались несколько искр — свидетельство его неумело сотворенного заклинания. Застигнутый врасплох безупречной искренностью Аритоновых намерений, Безумный Пророк разочарованно отступил. Такого поворота событий он никак не ожидал.
Прошел еще месяц. Стараниями Аритона штабели досок и бревен становились частями изящного шлюпа. Верфью Фалениту служил полуразвалившийся работный двор, который он наспех приспособил для своих нужд. Рыбаки, возвращавшиеся с лова, останавливались, чтобы переброситься с Аритоном несколькими фразами. Иногда они делились с ним пойманной рыбой. Запах трески или палтуса, которых Аритон жарил прямо на углях, проникал даже в пьяные сны Дакара.
Наступили праздничные дни по случаю осеннего равноденствия. Фелинда и Фиарк притащили Аритону нить с талисманами, которые они вырезали из кусочков пергамента. На подоконниках каждой хижины горели праздничные свечи. Как водится, жители Мериора плясали у праздничных костров и благодарили Эта за урожай. А еще через несколько дней ветры поменяли направление, и на деревушку обрушились дожди.
Как назло, дожди совпали с редким для Дакара желанием поработать молотком. Не выдержав язвительных замечаний мериорцев, Безумный Пророк закричал:
— По-вашему, я криво забиваю гвозди? Забьешь их прямо, когда льет так, что собственного носа не видно!
— Тогда обожди, пока дождь кончится, — предложил ему Аритон.
Дакар со всегдашним упрямством замахнулся молотком, но попал не по шляпке гвоздя, а по своему большому пальцу. Вместе со струйками воды воздух наполнили потоки отборнейшей ругани, скопившейся в памяти Дакара за пять столетий попоек и прочих непотребств. Естественно, вся вина за дожди приписывалась исключительно Повелителю Теней. Ему же было адресовано и большинство проклятий. Двойняшки уморительно корчили рожи, передразнивая Дакара, и на ходу пополняли свой запас ругательств, которыми тут же поливали Безумного Пророка.
Аритон невозмутимо продолжал ладить шпангоуты, не давая Дакару ни малейшего повода заподозрить его в потакании детским шалостям. Дождь становился все сильнее, и по волосам Фаленита стекали струйки воды. Очаг залило, и Аритон, воспользовавшись случаем, решил выстирать мокрой золой свою одежду. Корытом ему служил бочонок из-под гвоздей.
На следующий день двойняшки не появились возле строящегося шлюпа, хотя ненастная погода никогда не была для них помехой.
— Их мать сказала, что дети простыли и кашляют, — сообщил мимоходом один из рыбаков.
Как у всякого южанина, слова его были тягучими, будто сахарный сироп. А как всякий мериорец, он отличался немногословностью и потому, сказав, что надо, поспешил вслед за товарищами. Пройдя несколько шагов, он обернулся и подмигнул. Аритон понял его намек. Должно быть, вчера двойняшки «порадовали» мать перенятыми у Дакара ругательствами. Теперь вдова наверняка явится сама — поглядеть на тех, кто учит дурному ее детей, и высказать накопившееся недовольство. Сообразив, что с Дакаром ей лучше не встречаться, Аритон предусмотрительно спровадил Безумного Пророка.
Так оно и случилось: невзирая на проливной дождь, мать двойняшек приближалась к «верфи» Аритона. Фаленит сразу увидел ее хрупкую фигурку с понуро опущенными плечами. Подол черной траурной юбки
