городских головорезов.
Элайра шлепала насквозь промокшими ногами по лужам и молчала. Так они добрались до ее хижины. У двери она заставила себя отогнать все прочие мысли и сосредоточилась на пострадавшем рыбаке.
— Джинесса рассказывала мне, что в Инише ты своей игрой и пением погасил давнишнюю ненависть. Но там ты исцелял души, а здесь понадобится исцелить покалеченное тело. Одна за это я не возьмусь. Как ты сам ощущаешь: у тебя есть силы?
— Не знаю, — ответил Аритон и добавил: — Возможно, Халирон не успел научить меня всему, чему собирался. Правда, Джелот показал, что моя музыка умеет призывать силу.
— Какая скромность!
Наверное, в другое время Элайра бы засмеялась.
— Знаешь, если ты устроишь в Мериоре нечто похожее на Джелот и я лишусь крова, не очень-то приятно будет ночевать на ветру и под дождем.
Она с силой толкнула дверь. Освещенный мерцающими огоньками нескольких свечей, прямо на столе лежал пострадавший рыбак. С него даже не успели снять мокрый матросский плащ. На половицах блестела вода и темнели капли крови. Еще не высохли песчаные следы, оставленные тяжелыми рыбачьими сапогами. Возле раненого сидела женщина с обветренным, морщинистым лицом. Ее седеющие волосы были заколоты обыкновенными ивовыми прутиками, из которых плетут корзины.
Элайра потушила факел, сунув его в помойное ведро, и обратилась к женщине.
— Спасибо, что согласилась посидеть здесь. Теперь иди. Я дам знать.
Женщина встала, натянула на плечи расшитый узелками платок и переспросила:
— Так мне уйти?
Элайра быстро кивнула. Женщина наклонилась и поцеловала рыбака в щеку.
Даже это нежное прикосновение вызвало у него болезненный вздох.
— Иди, матушка, — прошептал он сквозь стиснутые зубы. — Посиди с моей Эли. Успокой ее.
Аритон снял лиранту и проводил мать рыбака за порог. Женщина едва держалась на ногах и беззвучно плакала. Закрыв за нею дверь на задвижку, Аритон порывисто сбросил промокшую рубаху.
— На крючке висит полотенце. Возьми и оботрись, — не поворачивая головы, сказала Элайра.
Она уже сидела возле раненого и щупала его пульс. Глаза на посеревшем лице слегка приоткрылись и тут же закрылись снова. Хотя рыбак не повредил себе горло, дыхание его было хриплым.
Аритон подошел и встал рядом. Намокшее полотенце свешивалось с его плеча.
— Я не решаюсь дать ему усыпляющее, — пояснила Элайра, перейдя на паравианский язык, чтобы напрасно не волновать раненого. — При такой ране это слишком опасно.
Как ни была поглощена Элайра осмотром рыбака, она не могла не ощущать присутствия Аритона, тепла, исходящего от его кожи, и каменного спокойствия. Он приблизился, теплые ладони коснулись ее волос. Аритон осторожно отер мокрые концы, затем твердыми, уверенными пальцами разделил волосы на пряди и заплел в косу.
— Волосы не должны тебе мешать, — пояснил он.
Элайре эти слова показались успокаивающей и одновременно будоражащей музыкой. Оторвав от манжеты своей рубахи тесемку, Аритон завязал ею косу, потом швырнул на стул изрядно мокрое полотенце.
Элайру непроизвольно бросило в дрожь. Чтобы выйти из тягостного, мешающего ей состояния, она заставила себя сосредоточиться на больном. Лицо парня из серого стало мертвенно-белым. Раненая рука по-прежнему кровоточила.
— Дружище, назови мне свое имя, — попросил его Аритон.
— Ты же… знаешь, — задыхаясь, ответил тот. — Ты нам играл… на свадьбе.
Аритон внимательно разглядывал покалеченную руку. Из располосованного рукава торчало окровавленное мясо, в котором застряло множество кусков перебитой кости. К этому месиву была страшно даже прикоснуться. Услышав ответ, Аритон все тем же спокойным, уверенным голосом произнес:
— Да, я знаю твое имя. Но для успешного лечения ты должен повторить его сам.
Рыбак с усилием прошептал свое имя. В ответ Аритон тоже что-то прошептал, но совсем тихо, и Элайра не поняла. Потом он смахнул с чехла лиранты следы дождя и принялся осторожно разворачивать инструмент. Не поднимая головы, Аритон сказал на паравианском:
— Рана слишком тяжелая. Кость раздроблена, не представляю, как ее собирать. Наверное, ты мыслишь на время удалить его душу из тела и только тогда врачевать рану?
— Этого мало. Для восстановления руки мне вначале нужно будет соткать магическое полотно и поместить туда его душу. Только после этого я смогу накладывать на руку исцеляющие заклинания. Заклинания не из простых. Как бы он у нас вообще не умер.
— Не смей так даже думать!
Аритон пододвинул к себе стул, сел и положил на колени лиранту.
Дождь еще сильнее застучал по дранке крыши. Аритон взял первый аккорд. Ветер отозвался жалобным завыванием. Второй аккорд хрустальными капельками разлетелся по пространству хижины. Вскоре все четырнадцать струн были надлежащим образом настроены.
Аритон сыграл совсем короткую мелодию. Вероятно, тоже для проверки. Но такой музыки Элайра еще не слышала.
Все завывания штормового ветра словно отодвинулись далеко-далеко. Лиранта снова запела. Возможно, Аритон хотел ободрить Элайру, а заодно и себя. Раздумывать об этом кориатанской послушнице было некогда. Она разожгла жаровню и поставила кипятиться воду. Дрожь в руках ослабла. Подняв крышки корзин, Элайра достала наглухо закрытые склянки с настойками и мысленно произнесла ритуальное благословение, дающее силу лекарствам. Дикий чабрец и пижма нужны были для снятия воспаления, золотарник и черная бриония — на припарки, буквица и «укус дьявола» — чтобы лечение протекало побыстрее. У рыбака продолжала капать кровь, и потому Элайра добавила к снадобьям крестовник, а также белый ясенец, снимающий лихорадку. Тем временем игра Аритона достигла поразительного совершенства, потом с необычайным изяществом он поменял тональность.
Звуки обострили восприятие Элайры. Она почувствовала, как внутри нее что-то изменилось, но сейчас ей было не до раздумий. На куске беленого полотна она начертила письмена, снимающие боль. Под ее пальцами на белой ткани засеребрились паравианские символы. То была магическая основа для исцеления. Закручивая спираль, Элайра добавляла к серебристой цепи все новые звенья, и у каждого был свой рисунок, свой неповторимый узор. Там, где ей не хватало сил, на помощь сразу же приходили каскады мелодичных звуков лиранты, рождающихся под пальцами Аритона.
Магические знаки усиливались чистыми звуками; лиранта помогала им сплетаться в общее полотно. Вскоре оно уже переливалось фосфорическим блеском — прекрасное и исполненное силы. Слезы застлали Элайре глаза; она шумно вздохнула, завороженная удивительной картиной. Слабый ум не вынес бы такого зрелища — переплетения магических письмен, уравновешенных звуками лиранты и соединенных в одно целое. Сила, исходящая оттуда, казалась безграничной и способной одолеть любой недуг.
Таинство продолжалось. Магические письмена, которым Элайра передала половину своих жизненных сил, менестрель своим талантом заставлял сворачиваться в узлы. Каждый узел становился хранилищем силы. Изменился даже воздух; он сделался звонким и чуть морозным, будто хижина находилась высоко в горах. Собственные жилы показались Элайре сотканными из тончайшего шелка, а кости — вырезанными из прозрачных алмазов.
Все, что происходило сейчас с колдуньей, требовало напряженного внимания. В какой-то момент она не выдержала, и внимание дрогнуло. Послышался треск, похожий на звук лопнувшего паруса. Элайра предостерегающе вскрикнула: ей было не удержать магическое полотно. Еще немного, и узор распадется, а высвобожденная сила ударит по самой кориатанке яростной приливной волной.
Аритон произнес ей в поддержку несколько паравианских слов. Прозрачный голос лиранты зазвучал чуть выше. Элайра сразу же ощутила перемену. Лиранта вымела из ее разума все тревожные мысли, вернула прежнюю уверенность, но музыка Аритона повела послушницу дальше. С каждой секундой обострялось ее восприятие. Элайра уже испытывала подобные моменты пронзительной ясности, когда Морриэль заставляла ее курить тинеллу. Вспомнив об этом, она невольно содрогнулась. Но ясность, наполнившая ее сейчас, была рождена не одурманивающей травой, а потоками чистых звуков. Они вводили
