– Интересно мне, как же ты, фронтовик, бывалый человек, большевик, надо полагать, убежденный, – так? – а в классовой борьбе ни бельмеса? Не складывается что-то.
– Не, ты погодь. Как так ни бельмеса? – насторожился кузнец. – Ты словами-то не шибко, ты объяснению давай!
– Могу и объяснить. Ты, Матвей Захарович, суть классовой борьбы понимаешь?
– Ну?
– Вот и расскажи мне про нее применительно к вашему селу.
– А тут долго и говорить неча. Воротился я с фронта, ето после госпиталя. Пришел в уком доложиться. А мне: вали, говорят, к своим волкам, коммунию строй. Прибыл, огляделся. С кем ее, коммунию ту, поднимать? С Егоркой? Мужик у нас не бедный, не. Он за свое хозяйство сам кому хошь глотку порвет.
Потом Баулин с продотрядом прибыл. Ну а после Шлепикова прислали и Зубкова, горластого. Это когда чрезвычайное положение объявилось. Робяты они ничего, только ж не местные, дела не знают. А нашего мужика глоткой не возьмешь. Он и Антонову не верит, и в коммунию не идег. А в укоме знай свое талдычут: «Давай коммунию!» С кем же давать, хоть ты мне ответь. Я так думаю, что мужика нашего, тамбовского, нужно не в коммунию загонять силком, а с добром к ему. Вот те, мол, продналог, сей, братец, сколь хошь, а мы те не помеха. Однако и ты помоги Расее-то, матушке.
– Да ведь оно нынче так и есть, – заметил Сибирцев.
– Так кабы спервоначалу-то. Может, и Антонов не гулял бы на воле. А оно, вишь, как вышло? Не, наш мужик – он особый, с им терпенья ужасти сколько надо.
– Твоему мужику, между прочим, бедняку, середняку тому же, землицу-то Советская власть дала.
– Да это мы понимаем.
– Понимаешь, но, видно, не совсем. Ну ладно. Вот ты сказал: терпенье надо. Ты, значит, ждал, пока он одумается, а кулак да эсер его тем временем к себе перетягивали, где посулом, а где и кнутом. Но армию создали. Знаешь, сколько у Антонова было войска по вашей губернии? Пятьдесят тысяч. Понял, солдат? А как ты объяснял мужику, чтоб он Советскую власть защищал от Антонова, от тех бандитов, что ты собрался уздом завязать да в дерьме утопить, ты – большевик? Молчишь?…
– Ну, из наших-то которые из кулаков, те ушли, – неуверенно сказал кузнец. – А середняку вроде как ни к чему это дело. Он на хозяйстве сидит.
– Надо полагать, не твоя в том заслуга. А вот что поп твой контрреволюцию у тебя под носом разводит, тут уж, брат, извини, твоя вина. Проморгал.
– Поп – это того, действительно.
– Ну а скажем, ежели вот сегодня придется твоему середняку выбор делать, с кем будет?
– Как с кем? Землицу-то он не отдаст, ни в коем разе. С нами, значит.
– Считаешь, можно на него положиться?
Наблюдал Сибирцев за кузнецом и думал: вот как легко можно глупость сотворить. Бросили хорошего мужика, как кутенка, в воду – плыви. А он не умеет, барахтается без толку и пользы делу, того и гляди потонет. Так нет чтоб руку протянуть, помочь, научить. Все, поди, только приказывают… А ведь он не так уж и не прав: середняк действительно сейчас в коммуну не пойдет, нечего ему с бедняками хороводиться, у него свое хозяйство налажено. Пока налажено. А что Матвей ему может предложить? Животину полудохлую да пару хомутов? Вековой уклад глоткой не перестроишь, тут мудрость нужна, но не тех мудрецов, что в уезде сидят и ни черта не смыслят в сути кулацкой агитации…
Но куда ж дед-то девался? Сибирцев выглянул во двор.
– Да он небось к попадье за самогонкой побег, – сказал кузнец, вставая. – Каменный дом на площади за сельсоветом видал? Его и есть. Отца Павла.
– А зачем к попадье?
– Ну как же? Гости, чай, пришли, как не угоститься? А своего-то – шиш, гол как мышь.
– Нет, я не угощаться пришел. Мне еще к вашему председателю зайти надо.
– Может, вдвоем зайдем? – предложил кузнец. – Он у нас…
– Не нужно, – перебил Сибирцев. – У меня с вашим батюшкой Павлом Родионовичем теперь свой союз наметился. И лишние глаза и уши только помешают. Потому считаю, что и с тобой вместе нам пока не стоит появляться. Дальше видно будет, а пока не следует. И еще один совет: давай-ка, брат, собирай тех, которые понадежней, да вооружай их. Есть хоть чем?
– Этого добра покуда хватит. Продармейцы помогли.
– Ну и то дело. Дождемся Баулина, окончательно решим. Но времени не теряй. Думаю, лучше заранее обезопаситься, чем на перекладине болтаться… А с дедом поговори насчет масла своего. Тебе узнать сподручней: мазал он или нет поповскую бричку или там замки-запоры. Ну бывай, Матвей Захарович.
Выходя с церковного двора. Сибирцев снова обратил внимание на добротные засовы на воротах, оценил толщину кирпичной, выше человеческого роста ограды. Прямо-таки крепость.
У железной калитки едва не столкнулся с дедом Егором. Тот, бережно прижимая к груди, нес бутылку самогонки, заткнутую тряпицей. И глаза его радостно лучились, будто заработал он награду за великий подвиг.
– Михал Ляксаныч, да куды ж эт ты, милай? А угощенью?
– Недосуг, Егор Федосеевич, уж извини. Как-нибудь в другой раз. К председателю надо.
– И-эх! – Дед аккуратно поставил бутылку на землю, утвердил ее, чтоб не опрокинулась, и только тогда с обидой взмахнул руками. – И на чё он те сдался? Гусак-та! Ого-го! Эге-ге! Тьфу, прости господи!…
– Не нравится тебе ваш председатель? – рассмеялся Сибирцев. Уж очень чудно передразнил дед еще
