Батисфера в порядке, не отделился груз… читал мелькавшие на экране вспышки Ганешин. - “Не можем понять, как…” Не поймете, подождите, - вслух отозвался моряк и услышал гудок американского судна.
Спуск тросов с захватами уже начался. Синий круг на экране погас, и сейчас же замигал прожектор телевизора. Ганешин передал запертым в батисфере людям о принимаемых мерах к спасению.
Еще час прошел в беспрерывном наблюдении в окно телевизора. Свистки, крики в мегафон, шум машины американского судна, шипенье пара и грохот лебедок разносились над морем. А людям в батисфере оставался еще час жизни - шестьдесят минут, - когда уже почти шестьдесят часов усилий сотни людей не дали результата.
Незаметно и внезапно подошла победа. Огромные храпцы, опускавшиеся с “Риковери” по указаниям Ганешина, ухватили за боковую скобу, громко рявкнул гудок “Аметиста”, и в тот же миг машинист на лебедке “Риковери” переставил муфту на обратный ход. Медленно вышла слабина громадного, в руку толщиной, троса, барабан заскрипел от напряжения: гибкий стальной канат, сплетенный из двухсот двадцати двух проволок, вместе с батисферой весил шестьдесят тонн - в три раза больше допустимой рабочей нагрузки.
Трос выдержал. В голубом сиянии экрана телевизора батисфера качнулась, выпрямилась, дернулась вверх и медленно начала подниматься. Ганешин, вращая объективы, некоторое время следил за ней, пока она не скрылась, выключил ток, зажег свет в лаборатории и, постояв немного, чтобы привыкли глаза, вышел на палубу. Телевизор был более не нужен. Все внимание сосредоточилось теперь на лебедке “Риковери”, медленно извлекавшей из глубины непомерную тяжесть. Капитан Пенланд неотрывно смотрел на аккуратно ложившиеся на барабан витки, вычисляя в уме скорость подъема - сорок минут оставалось до рокового срока. “Не успеем, задохнутся…”
Взяв на свои плечи смертельный риск, Пенланд приказал ускорить подъем. В напряженном молчании лебедка застучала чаще, барабан стал вращаться быстрее. Прошло еще несколько минут. Острый свист пара рассек вдруг однообразный шум лебедки. Лебедка сделала несколько быстрых оборотов; мгновенно побледневший машинист перебросил рычаг на “стоп”. “Трос!…” - испуганно выкрикнул кто-то. Ужас приковал людей на обоих судах к месту и заставил одним движением вытянуть шеи, вглядываясь за борт. Пенланд мгновенно вспотел, во рту пересохло, мысли разбежались. Он не мог командовать, да и не знал, что скомандовать. Но тут из медленного колыхания волн быстро выскочил огромный голубой яйцеобразный предмет, исчез в столбе брызг и через секунду плавно закачался в белом кольце пены.
Это внезапно отделился груз батисферы, она рванулась кверху, и храпцы автоматически раскрылись, освободив аппарат от тяжести троса. Люди разразились победными кликами, сейчас же покрытыми могучим ревом четырех гудков. Суда бросали в простор океана весть о новой победе человеческого разума и воли.
Ганешин стоял, расставив ноги, и пристально смотрел на спасенную им батисферу.
Щитов положил свою тяжелую руку на его плечо:
– Леонид Степанович, адмирал запрашивает о результатах.
– Сейчас иду. Ты распорядись поднимать телевизор… А как наша гостья?
– Я отправил ее назад, там она нужнее, - улыбнулся Щитов. - Она так и смотрела во все стороны, видимо, искала тебя - благодарить.
Ганешин слабо махнул рукой и направился в радиорубку. Батисферу уже буксировали к “Риковери”.
Выходя из радиорубки, Ганешин снова увидел Щитова.
– Я тебе вот что хочу сказать, - строго и серьезно произнес Щитов, - насчет твоего телевизора. Я его напрасно ругал… Дальнейшие слова его были заглушены ревом моторов нашего самолета, взмывшего в высоту.
Ганешин крепко пожал протянутую ему руку приятеля.
– Что дальше будем делать? - спросил Щитов.
– Как - что? - удивился Ганешин. - Закончим подъем телевизора и пойдем своей дорогой.
– А разве ты к ним не поедешь? - воскликнул капитан. - Я и шлюпку приказал не поднимать.
– Нет, не поеду.
– Вот диво! Разве не интересно посмотреть на спасенных, расспросить? Они ведь тоже изучают дно…
– Конечно, интересно, но, понимаешь… - Ганешин шутливо сморщился: - Ведь будут благодарить… Жена инженера смотрела такими глазами… А мы сейчас дадим ход и удерем.
На судне американской экспедиции были заняты подъемом и отрыванием батисферы и не заметили, как советский корабль быстро поднял шлюпку и телевизор. “Аметист” запросил о здоровье спасенных, получил ответ, что “слабы, но вне опасности”, развернулся и начал набирать ход. Американцы с недоумением смотрели на действия “Аметиста” и только тогда, когда на фалах нашего судна взвился сигнал традиционного прощания, поняли, в чем дело. Сигнальщик с “Риковери” отчаянно замахал флажками, но “Аметист” увеличил ход, и только мощный гудок и махавшие бескозырками матросы посылали дружеский прощальный привет. Спасенные исследователи, офицеры и матросы, как один человек, смотрели вслед белому кораблю, становившемуся все меньше и меньше в солнечной дали. Внезапно гулкий грохот орудий раскатился над зелеными волнами: крейсер дал салют удалявшемуся “Аметисту”. Опять и опять гремели орудия. В ответ на “Аметисте” взвились звезды и полосы Америки.
Советское судно как ни в чем не бывало шумело винтами, рассекая тихоокеанские волны. Ганешин наблюдал за уборкой телевизора, мечтая о мягкой койке: спасение американской батисферы далось ему не даром. С мостика послышался голос Щитова:
– Леонид Степанович, иди-ка, вызывают американцы. - В словах капитана звучала дружеская насмешка. - Техника тебя все равно достанет, даже из глубины океана.
Американцы вызывали “Аметист” по имени, без позывных, и название драгоценного камня настойчиво звучало в эфире. Радиоаппарат выстукивал любезные слова благодарности, просьбу сообщить фамилию командира, руководившего спасением, восхищение беспримерной работой русских моряков, чудесным изобретением. В сухое потрескиванье радио с “Риковери” вдруг вмешалось резкое щелканье позывных “Аметиста”, характерное для мощной радиостанции нового линкора. Радист простучал ответ, и Ганешин выслушал четкие сигналы, славшие привет американской экспедиции и поздравления личному составу “Аметиста”. Особенное удовольствие адмирал выражал Ганешину. Ответив командующему, Ганешин приказал радисту:
– Передайте на “Риковери” начальнику американской океанографической экспедиции Милльсу: “Командующий советским Тихоокеанским флотом только что передал вам поздравление со спасением и пожелания дальнейших успехов в вашей отважной работе”.
Через пять минут Ганешин крепко спал у себя в каюте.
Осенний владивостокский дождь лил нескончаемыми потоками, хлестал в высокое окно кабинета Ганешина. Моряк перечитывал, собираясь отвечать, письмо от обоих спасенных им полтора месяца назад американских ученых. Догадливые люди направили письмо на имя командующего с просьбой передать Ганешину, разыскать которого не составило для адмирала затруднения.
“Только тот, кто провел в безнадежности и отчаянии шестьдесят часов на недоступном дне океана, может понять, что сделали вы, писали ученые. - Несколько часов изо всех сил мы пытались отделить с помощью винтового пресса присосавшийся груз, задыхаясь и обливаясь потом в леденящем холоде батисферы. Нельзя передать, что пережили мы, уже впадая в тупое безразличие перед лицом неотвратимой судьбы, когда увидели свет в иллюминаторах и поняли ваши сигналы. С этой незабываемой минуты мы живем с твердой верой в безграничную силу человека, в его светлое будущее, в то, что нет одиночества даже в самых смелых, еще не понятых миром исканиях…”
Перечитав письмо, Ганешин начал писать ответ.
“На вопрос, как я достиг таких результатов в завоевании океанских глубин, мне трудно ответить. Пожалуй, главное здесь было в точной направленности поставленных задач и, конечно, в огромных материальных возможностях. Первое дал мне наш старый ученый, который несколько лет назад призывал
