тайные, что делами всеми ведали до той поры, ибо не в силах князь один все своим оком обозреть. Я тогда в дружине служил, собрал нас всех Храбр Турыч, воевода княжий, и слово молвил. Говорил он, что, дабы смуту избежать великую, мы, дружина, должны будем тому княжичу поклониться, кому на княжие воля богов будет. Даже если у кого и промелькнет предательская мысль, что недостойный княжить сел. Ибо дружина присягу не только князю, но и всему китежградскому княжеству приносит, и некому, окромя нас, коли смута будет, ее пресечь.
– Когда же настал час волю почившего князя огласить, – сглотнув, продолжил Древощит, – вышла вперед супруга его, что княжичам матерью приходилась родной, и молвит своим детям: «батюшка ваш волю свою пред смертью не стал оглашать, ибо не готовы вы еще, не пришла к вам еще мудрость княжеская, и пока между собой не решите вы, кто достойней прочих, никому из вас князем не быть! А пока вы решаете, править именем супруга своего я буду!» Так она сказала, и никто не знал, что делать – ни волхвы, что за Бориславом Мудрым пришли, ни воины, что за Владимиром Волком, ни серые писари да тайные служаки, что за Владимиром Дорожным были. И мы не знали, и даже Храбр Турыч, воевода княжеский, что Борислава да обоих Владимиров с детства нянчил, дядей им был родным. Супругу старого князя хоть и любили мы все, да не положено женщине княжить, отродясь в истории не бывало такого[16] !
– Не было, – подтвердил Олег[17].
– Поднялся ропот, каждый свое твердил, никто другого не слушал. И не миновать бы великой беде, кабы не Янка-ключница. Она подходит ко мне, любы мы той поры друг другу были, и говорит: «Всемир, выручай, ведаю я, что делать надобно, да не ведаю, как слово свое донести!» И рассказала мне, что задумала. Янка- ключница умна была, как не женщина, слухи шли в народе, что даже с нечистью она ведалась, но я то знаю, не бывало подобного, наговоры то все были. Но Янку не послушали бы, и тогда взял я грех на душу, перед Сварожичем ответ держать – подошел к воеводе, Храбру Турычу, и слово держал – так мол, и этак, коли мы не свершим того и этого, быть беде великой. Рассказал я, что Янка предложила, но про нее ни словом не обмолвился, себе мысль здравую приписал. Ну да понял Храбр Турыч, улыбнулся мне, по- отечески, вышел вперед, и, дабы имя мое перед Янкой не позорить, так слово держал, будто его это правда была. Предложил же он княжичам молодым не в бою судьбу свою решать, ибо кто на брата руку поднимет – того род до третьего колена проклят будет. И не на слепой жребий уповать, ибо жребием, как известно, боги правят, а из трех братьев лишь один, Борислав, с богами дружен был. И не долгими советами решать, ибо нужен Китеж-граду настоящий князь, дабы он всеми правил, а не от его имени власть вершилась. И, наконец, не нарушить завет батюшки, не обидеть матушку, а поступить по другому. Князю, как всем ведомо, не волхвом быть предстоит, не воином и не дорожным человеком, а всем сразу, а потому кто из братьев лучше себя в чужих делах покажет – тому и князю достойному быть. Судить же должны сами братья, ибо кто другой, кроме них, истинно брата в своем деле оценить сможет? Потому должны княжичи три испытания пройти. Ну, обрадовался Борислав, и Владимиры обрадовались. Согласились, начали испытания.
– Первым в деле волховском испытания проходили. Борислав судил. Сначала Владимир Волк вышел, богатырь, при оружии, в доспехах. Подошел к идолу Сварожича, кланяется – слова молвит, да наши, простые, как в дружине к воеводе обращаются. Молчит палящий, ибо не так с богами обходиться положено, а Борислав радуется, видит, что не совладать среднему брату с волховским ремеслом. Тогда Владимир Дорожный вышел, как был, в пыли, что на пути осела. И пал он перед идолом на колени, как не княжич, а смерд какой, и взмолился, проникновенно, от всей души, что люди прослезились, а боги в ответ на мольбы радугу над Владимиром явили, да не простую, семицветную, а восьмицветную княжескую! Признал Борислав Мудрый Владимира младшего за равного себе в деле волховском, и все признали.
– Вторым в деле боевом княжичи долю решали, Владимир Волк судил, что сам был знатным воином, и на мечах с ним сам Храбр Турыч сравниться не мог. Тут все просто было – стали Борислав и Владимир друг друга напротив, мечи достали, да не острые боевые, а деревянные, коими дружинников учат. И биться начали. Силен был Борислав, в уединении своем не только дух, но и тело закалял он. Мощны были удары его меча, да достать Владимира не могли они. Младший княжич хоть ростом и не удался, ловок был, яко ласка лесная, что с дворов птицу ворует. Волчком Владимир вертелся, и сколько не бил Борислав – все мимо попадал. Когда же устал старший брат, Владимир его меч своим поддел, да так и оставил без оружия, и победил, и княжича не унизил, вред нанеся. Признал тогда Владимир Волк брата своего младшего за равного, сказал, что и сам бы с ним совладать не смог бы, и все признали.
– Перед третьим же испытанием вышел Владимир Дорожный перед братьями, и сказал: «я в дорогах долго пробыл, и как княжий сын, и как простой путник княжество наше обходил, немало повидать довелось, да не всегда все легко давалось. Многому меня путь научил, и дам я вам вот такое испытание – видите, на ветке старой гнездо, а в нем птица сидит, и три яйца у нее. Покажите же, братья, что ловки вы, и мудры – достаньте по яйцу так, чтоб птица и не заметила!» Заголосили тогда Борислав и Владимир, мол, не честен их брат, такое предложил, что никому не по силам, тогда же спросил Владимир: «а если я это сделаю, признаете ли вы братья, что и в этом я лучше вас?» «Признаем», – ответил Борислав, и Владимир Волк тоже сказал: «признаем». Зашел тогда Владимир в терем, а когда вышел – была у него горсть зерен в руке. Залез он с ней на дерево, подобрался ко гнезду, птица трепетать начала, но не летит никуда. Насыпал тогда княжич перед ней зерен, а сам снизу на ветке повис. Птица дурная, как зерна увидела, так сразу из гнезда выпрыгнула, и клевать их стала – а княжич, за ветку держась, до гнезда добрался, ухватил одно яйцо, и спрыгнул. Птица зерна поклевала, села дальше яйца высиживать, да так и не поняла, что на одно их меньше стало. Братья же, старший и средний, меньшему поклонились, и сказали: «ты, брат, во всем лучше нас, тебе и княжить». И волхвы то же сказали, и волчата, и даже матушка прослезилась, к сыну своему, меньшему, подошла, обняла, на княжение благословила. Так и стал Владимир, с той поры Великим прозванный, править. Воеводой после Храбра Турыча брата своего, Владимира Волка пригласив, и волховскими делами при дворе другой брат, Борислав Мудрый, заправляет. Всем место нашлось, никого наш князь не обидел, никого без милости своей не оставил…
Как и в предыдущих двух случаях, рассказ Олега был посвящен глубокой философской проблеме роли женщины в истории.
– …я из-за Зинки своей тогда в такую историю чуть не вляпался… Приходит она с работы как-то вечером, у нее своя фирма, «Z. Lobnaja Inc.», крупнейшая в восточной и центральной Европе корпорация по оказанию разных магических услуг. И нет, чтоб, как всегда, ужин мне приготовить, позаботиться о супруге дорогом. Заявляет: «Олег, сегодня Вальпургиева ночь, общий слет всех ведьм на Лысой горе, председательствую я, ты приглашен как почетный гость, собирайся, через десять минут вылетаем». Ну я думаю – вот дела! У нас же ведь всегда был уговор, работу в дела семейные не вмешивать, я ее шабашы стороной обходил, она мне тоже никогда не мешала. И тут вдруг такое предложение, да еще и столь категорично сказано – мог бы, конечно, и отказаться, но самому интересно стало. Тем более Зинка оргию большую обещала, где будет много-много молодых красивых ведьм, а из мужиков я один… Как откажешься, когда родная жена такое предлагает? Согласился слетать. Даже парадный костюм одел – майку с джинсами, я же не ведьмак какой, голым на шабашы летать. Это Зинке по должности положено, у них, ведьм, вообще какие-то заскоки на одежде, то сними, то одень, как будто кофта с брюками колдовать мешают. Нет же, «единение с природой» подавай. Впрочем, ей виднее. Ну и полетели мы на Лысую гору. Дело еще вечером было, народа на улицах полно, хорошо хоть вверх мало кто смотрит, все больше о земном беспокоятся. Прилетели, смотрим – а на горе никого нет. Если, конечно, парочки влюбленные не считать, те уже все кусты заняли, намусорив перед этим. Бутылки повсюду, пакетики разорванные… Ну, нам с Зинкой не привыкать – я упырем обернулся, завыл, она страха чародейского добавила – и бежали все с горы, ширинки на ходу застегивая да в шнурках путаясь… Освободили место. Сидим, ждем, а никто не летит. Я уже волноваться начал, всю ночь на горе сиднем сидеть я не записывался, а Зинка успокаивает – мол, подожди,
