Бэстолочь (сборник)

продолжала Ольга. Глаза у нее сузились, губы дрожали, кулаки сжались. – Выговоримся, утремся и успокоимся. Ругаться и обличать – все мы умеем, а как до дела дойдет, когда не на мужа орать надо, а пойти и заявить во всеуслышание, доказать свою правоту, справедливости добиться, так сразу начинается – стоит ли связываться!

– Да что ты на меня-то кричишь, Моржухина! – рассердилась Ленка.

– А я на тебя не кричу, Лена! Я просто хочу тебе объяснить, – наклонив голову вперед, Ольга поворачивала ей из стороны в сторону, точно собиралась боднуть Ленку. – Я просто пытаюсь тебе объяснить! Ведь пойми ты: мы сами во всем виноваты. Сами же их и распустили!

– Да брось ты, Моржухина! Что ты с ними сделаешь! Что ты такое, скажи на милость, по сравнению с ними. У них деньги! На их стороне правление! Еще обвинят тебя в том, что ты не в состоянии содержать дачу в приличном виде, что третий год забор не можешь починить, и исключат из кооператива. А на твое место поселят какого-нибудь ездюка.

– Это мы еще посмотрим! – угрожающе мотнула головой Ольга.

– Да пошла ты, Моржухина! – махнула рукой Ленка. – Когда выкинут тебя из кооператива, вот тогда ты поймешь, что такое справедливость и чем она пахнет для таких, как ты!

– А ты помнишь нашего прежнего председателя? – неожиданно спросила Ольга.

– Ну, помню… – растерялась Ленка.

– А где он теперь?

– Ну, посадили его… За взятки, кажется.

– Ага! Видишь! – торжествующе воскликнула Ольга и поднесла к самому Ленкиному носу указательный палец.

– Да ладно тебе, Моржухина! Нашла тоже аргумент! – опять рассердилась Ленка. – Его ОБХСС разоблачил и посадил… Тоже мне сравнила. Ты не ОБХСС!

– Но все-таки посадили.

– Ну, посадили… И что от этого изменилось?

– Но все-таки посадили! – упрямо повторила Ольга, повернулась к Ленке спиной и решительно направилась к крыльцу. – И мы этого им так не оставим! – объявила Ольга, взойдя на крыльцо.

– Чего не оставим? Берез, что ли?.. Но ведь все равно спилили.

Ольга вдруг весело рассмеялась:

– Ну ты даешь, Иваницкая! Ведь эти березы – наше детство! Ведь никто, кроме нас, не защитит их. Неужели ты будешь сидеть сложа руки, когда на твоих глазах какие-то ездюки пилят и рубят на куски твое детство!

Ленка хотела ей ответить, но в это время из-за забора донесся крик ребенка. С каждой секундой крик этот становился все более пронзительным и надсадным. Калитка скоро распахнулась: сначала в нее пролетела коляска, точно кто-то пихнул ее за забором, и она покатилась, неуправляемая, подпрыгивая на рессорах, а вслед за коляской появилась улыбающаяся Лиля.

– Привет вам, милые барышни, – сказала она. – А у нас, как говорится, совершенно случайно случившийся случай. Послушайте, – направилась она к Ольге, бросив коляску с орущей Дашкой у калитки, – у меня такое впечатление, что ваша младшая дочь, простите за выражение, описалась.

– Ну так же нельзя, ей-богу! – Ольга сбежала с крыльца и устремилась к Дашке. – Ведь я же специально сунула тебе под матрац чистые подгузники. Надо было тут же поменять ее, а не тащить обратно. Ведь ребенку спать надо!

– Ну уж нет, Ольга Владимировна. Увольте, ради бога! – Лиля села на лавку, вытянула ноги и, устало вздохнув, закрыла глаза. – Вы же знаете, голубушка, что в детях я положительно не смыслю. Подгузника от пододеяльника не смогу отличить. А уж пе-ре-пеле-но-вы-вать!

Ольга быстро и ловко перепеленала Дашку, дала ей соску и покатила коляску к крыльцу, но вдруг резко обернулась к Лиле:

– Значит, так, дамочка! Я сейчас ухожу по делам, а ты останешься с детьми. Когда проснется Катька, дашь ей клубники с молоком. Блюдце стоит на столе. Дашку сейчас же укачаешь, возьмешь коляску и будешь возить ее по тропинке туда-сюда, туда-сюда, пока девочка не заснет. Вопросы есть?

Лиля открыла глаза и удивленно посмотрела на Ольгу.

– Вопросов нет, – сама себе ответила Ольга, зашла на террасу, взяла там расческу, потом сбежала по крыльцу и пошла к калитке, на ходу расчесывая волосы.

– Ты куда, Моржухина? – крикнула ей Ленка.

– К Полынину! – ответила Ольга.

IV

Борис Викентьевич Полынин помнил Ольгу, когда та «еще в колясочке была», и имел обыкновение, встречаясь с ней теперь, всякий раз напоминать об этом обстоятельстве. Действительно, он когда-то очень тесно дружил с ее родителями; помогал ее маме, когда та осталась без мужа; был единственным мужчиной, который в голос рыдал на похоронах Марии Николаевны, Ольгиной матери.

Это был пухленький, маленького росточка человек, весьма неопределенного возраста, суетливый и удивительно приветливый; он был хром и при ходьбе чуть припадал на правую ногу.

В биографии Бориса Викентьевича Ольгу всегда удивляли два момента. Как удалось Полынину при общительности его и обаянии остаться холостяком и каким образом с его приветливостью и полнейшим неумением отказывать людям он оказался членом правления кооператива, в котором старожилов с каждым годом становилось все меньше, а люди приветливые и отзывчивые отсутствовали полностью.

Но всякое случается в жизни, и Борис Викентьевич вот уже лет десять состоял в правлении, где основной его обязанностью считался выпуск ежемесячной стенной газеты. Эту хлопотливую и не сулящую никаких житейских выгод работу Полынин выполнял с рвением и весьма искусно, ибо по профессии был журналистом и редактором; к тому же очень прилично рисовал.

– Вот так сюрприз! Оленька ко мне пожаловала! Героиня-страдалица! Мадонна советского материнства! – начал восклицать Полынин, едва заметив шедшую от калитки Ольгу и устремляясь ей навстречу с широко распростертыми коротенькими руками.

– Здравствуйте, Борис Викентьевич, – холодно приветствовала его Ольга.

Лицо Полынина тотчас приобрело страдальческое выражение, в глазах вспыхнул ужас, а губы болезненно скривились:

– Но что с тобой, девочка моя?

– Борис Викентьевич, я к вам пришла не как к соседу и старому другу семьи, а как к члену правления ДСК «Красный энергетик», – сообщила Ольга натруженно-официальным тоном.

Лицо Бориса Викентьевича застрадало еще выразительнее.

– Господи, Оленька! За что ты меня так-то?.. Чем я тебя прогневал?!

Со стороны он производил впечатление юродствующего человека, но Ольга слишком давно и слишком хорошо знала Полынина, чтобы заподозрить его в юродстве.

– Борис Викентьевич, вам как члену правления известно, что на нашей аллее спилили две березы?

– Спилили? Березы? Да, понимаю… Вот ведь незадача! Ну как же! – довольно бессвязно бормотал Полынин, видимо, нисколько не задумываясь над своими словами, а вглядываясь в Ольгу, словно стремясь отыскать в ней словами невыразимое, мучающее ее и лишь состраданием могущее быть исцеленным. – Да, точно… Мне кто-то говорил…

– Борис Викентьевич! – властно оборвала его Ольга. – Я вам официально заявляю, что мы, – Ольга сделала многозначительную паузу, – мы не потерпим такого безобразия!

– Конечно, Оленька. Но я-то чем могу?..

Испуганный вид Полынина и его бессвязное бормотание еще больше разозлили Ольгу.

– Я требую, чтобы вы как член правления приняли меры и наказали виновных! Вы, вообще-то, понимаете, о чем я?!