занес скальпель. Цыган с проклятием отвернулся.
— А ну смотреть! — Охранник дернул его за волосы, обращая лицом к операционному столу. Цыган закрыл глаза. Неожиданно Протасов шагнул к Цыгану, поднял скальлель к его лицу.
— Я вырежу тебе веки, — бесстрастно произнес он. — Это не угроза, а констатация факта.
— Мясник! — процедил Рамир.
— Ты не оскорбишь меня этим словом. — Генерал вернулся к операционному столу и сделал надрез. Мерзость дернулся, вскрикнул тонким, детским голосом. Протасов расширил разрез на коже, вставил в него лежащие под рукой в эмалированной кювете ватные тампоны, и рассек мышцы. Мерзость закричал, заплакал.
Цыган не отрываясь следил за точными, скупыми движениями генерала, сжав зубы. Теперь, когда Протасов подготовился, кровища не хлестала, все было чисто, почти стерильно, генерал пару раз опрыскал рану из бутылки с надписью «Риванол»…
Мерзость орал до хрипа, иногда захлебываясь. Когда он замолкал, Ботаник, отворачиваясь, совал ему под нос ватку с нашатырем, резкий запах разносился по лаборатории, и сталкер, вздрогнув, снова кричал и стонал.
Длилось это недолго — Протасов работал профессионально и быстро. В лотке еще колыхалась вишневая подрагивающая масса, а генерал уже вложил в разрез «ломоть мяса» и принялся зашивать. Мерзость всхлипывал и сипло кашлял, лишенный голоса, Ботаник неловко елозил по его лицу маской. Цыган смотрел, и лицо его окаменело. «Я убью тебя, мясник, — думал он. — Я не буду мстить, не буду издеваться над тобой, просто убью, чтобы освободить от тебя Зону…»
Протасов закончил, бросил иглу в кювету с другими окровавленными инструментами, поднял взгляд на Цыгана:
— Да, я мясник. Вы мясо, и я вас разделываю. — И пошел мыть руки.
Осталось понять, как привести замысел в исполнение. Генерал ушел, Ботаник мыл и складывал в бачок для кипячения инструменты, Мерзость лежал в забытьи, иногда слабо всхлипывая. Рамира снова затолкали в клетку, на этот раз он практически не сопротивлялся, и охранник, которому не нашлось повода пнуть пленника, сидел недовольный, бросая на притихшего Цыгана подозрительные взгляды.
Цыган сидел у стены, согнув ноги, и в задумчивости пощипывал мочку. Как убить Протасова? Действительно ли у него есть какие-то сверхспособности, благодаря которым он забрал столько власти в Зоне, или секрет в чем-то другом, а сам генерал — обычный человек, просто псих и извращенец, и надо только суметь подобраться к нему? Где он живет? Или сделать это в лаборатории — тут, кстати, полно вещей, которые можно превратить в оружие, тот же скальпель… Можно задушить Протасова проводами, стукнуть по голове тяжелым прибором, засунуть ему в штаны сборку… Цыган поднялся и стал осматривать клетку.
Прутья приварены к отверстиям в квадратном эмалированном корыте, выломать их вряд ли удастся. Цыган ощупал место сварки. Крепко сделано, на совесть. Он провел ладонью по металлической плите над головой, куда уходил верхний край решетки. Расстояние между прутьями было сантиметров десять — пятнадцать — даже нога не пролезает, а между стеной и последним прутом — еще меньше. Дверью служит боковая решетка, обращенная к лаборатории, прутья где-то на высоте пояса перехвачены металлической полосой, к ней крепятся ручка и замок; к толстому угловому штырю приварена пластина, за которую заходит язычок замка. Прутья этой части решетки оказались короче, не доходили до отверстий в потолке, но после недолгого раздумья Цыган понял, что это ему ничем не поможет.
Охранник привстал, наблюдая за тем, как пленник ощупывает замок, осматривает петли и место их крепления к железной стене лаборатории.
— Ты чё задумал, сталкер? Отсюда не сбежишь.
— Чтоб тебя кровосос поцеловал, — откликнулся Цыган, сделал шаг в глубь клетки и, упершись спиной в стену, скрестил руки на груди, созерцая замок изнутри.
Ботаник на другом конце лаборатории закончил складывать инструменты, закрыл автоклав и включил кипятильник. Он бросил испуганный взгляд на Цыгана, отвернулся и стал перекладывать бумажки на столе, наводя порядок, — подвигал клавиатуру, мышку, протер экран сухой тряпочкой. Рамир скрипнул зубами: от лаборанта помощи не будет, тот теперь и пискнуть не смеет. Ничего другого он от психолога и не ожидал. Что ж, придется все сделать самому.
Идеи вспыхивали в мозгу одна безумнее другой, после короткого обдумывания Цыган их отбрасывал. Ничего дельного не приходило, голова работала плохо. Неудивительно: бессонная ночь, голод… В желудке громко заурчало, и Рамир повернулся к охраннику, который все еще сверлил его подозрительным взглядом.
— Эй, приятель, когда меня покормят?
— Приказа не поступало, — со злорадством ответил тот.
— Не очень-то и хотелось, — буркнул Рамир, хотя очень хорошо ощутил, что голоден как никогда. До этого момента ему было просто не до того — напряженные события прошлого дня, этой ночи и утра не способствовали мыслям о еде. Теперь, когда обстановка стала почти мирной и вроде бы ни-кто не собирался его убивать в обозримом будущем, усталость и голод взяли свое.
Веки отяжелели, в голове образовался туман, ноги и руки будто свинцом налились. Цыган лег на бок, подтянув колени к животу, и закрыл глаза. Дно корыта холодило щеку, бортик впивался в спину, из-под двери тянул сквозняк, в лаборатории неприятно пахло хлоркой — было неудобно, но Цыган почувствовал, что засыпает. Время для сна, наверное, не самое подходящее, однако организму нужен отдых. Может, на свежую голову придут более адекватные идеи, как справиться с генералом? Перед глазами замелькали цветные точки, закрутились какие-то образы, предвещая первые видения…
Сон пришел беспокойный, тревожный. Цыган часто просыпался и каждый раз слышал стоны Мерзости на столе. Ботаник ушел куда-то, вымыв лабораторию после операции, лампы в комнате погасили — кроме одной над телом, полускрытым простыней. Мерно капал физраствор по трубкам, пожилой сталкер дышал прерывисто и неглубоко. Охранник на стуле подремывал, не убирая рук с лежащего на коленях «скара».
Под утро Мерзость задергался на столе, забормотал что-то, приходя в себя, и громко спросил:
— Эй, кто тут есть? Где я? Что со мной? Охранник вскочил, приоткрыв дверь, крикнул в коридор:
— Очнулся!
За стеной послышались шаги, голоса — военсталы побежали докладывать генералу. Цыган не открывал глаза, надеясь, что скоро суматоха утихнет и он сможет еще заснуть. Усталость одолевала его, организм никак не хотел пробуждаться. Но голоса все звучали, шаги бухали, как молотом, по голове, отключиться не получалось.
Появился Протасов, без халата, в щегольской кожаной крутке с меховым воротником. Зевая и морщась, Цыган сел. В череп как будто ртуть налили, и она там тяжело перекатывалась. Генерал был уже у стола, приподнял закрывающую живот Мерзости простыню.
— Прижилось, — прошептал он, словно сам себе не веря. И громко приказал: — На полигон его!
Ботаник стоял, прижимая к груди тряпку, которой стирал пыль, словно прикрываясь ею, и близоруко щурился на Протасова — тот срывал с головы и груди Мерзости электроды, убирал капельницу, иглу не глядя швырнул в кювету. Движения были лихорадочные, не такие выверенные, как обычно. «Волнуется, — понял поднявшийся на ноги Цыган. — Случилось что-то важное. Но что, черт возьми? Чем генерал тут занимается, в этой лаборатории, чего добивается заменой органов на артефакты? В этом, что ли, его тайна? Как „ломоть мяса“ вместо печени может двигать аномалии?..»
Глава 4
Двое военсталов подталкивали Мерзость, еще один вел Цыгана со скованными сзади руками. Пожилой сталкер все время задирал подол куртки и осматривал свой живот, на котором не осталось шрама. Глаза у него лихорадочно поблескивали, он вскрикивал беспричинно и иногда подпрыгивал. В движениях появилась несвойственная ему ранее живость, легкость, сталкер словно приобрел новое тело и испытывал
