собирался.
Я сидел на корме, свесив ноги, и строгал деревяшку. Щепки кружились в струях кильватера. Три дня в море. И ничего.
— Эй!
— Это мне?
— Тебе.
Волосы, словно край радуги, ни с чем не сравнимые глаза, ослепительные зубы.
— Привет.
— Между прочим, ты нарушаешь технику безопасности.
— Да. По этому поводу я мучаюсь все утро.
Тонкая витая стружка выскользнула из-под моего ножа, упала в пену и утонула. Мне нравилось исподтишка наблюдать за искаженным отражением Джин на лезвии ножа.
— Ты издеваешься надо мной? — спросила она наконец.
Я услышал смех и понял, что он не настоящий. Повернулся.
— С чего ты взяла?
— Я могла бы преспокойно столкнуть тебя отсюда.
— Я бы вернулся.
— А потом столкнул бы меня… Выбрал бы ночку потемней…
— Они все темные, мисс Лухарич. Нет, лучше я подарю вам эту фигурку.
Она села рядом, и я не мог не обратить внимания на ямочки у нее на коленях. Ее загорелое тело было чертовски привлекательно. Прикрывая деревянную фигурку правой рукой, я чувствовал угрызения совести, что затеял все это.
— Ладно, я сейчас буду кусаться. Что ты хочешь мне подарить?
— Секундочку. Уже закончено.
Я торжественно протянул ей деревянного ослика: рот скривился в глупой усмешке, уши торчком. Я чувствовал себя неловко, но отступать было нельзя. Я никогда не отступаю. Она не улыбнулась и не нахмурилась. Она просто внимательно рассмотрела фигурку.
— Неплохо, — сказала она потом. — Как почти все, что ты делаешь. А главное — похоже.
— Дай-ка, — я протянул руку.
Она вернула мне ослика, и я бросил его в воду. Он миновал пену кильватерного следа и, удаляясь, закачался на волне, словно морской конек.
— Зачем ты это сделал?
— Это неудачная шутка. Извини.
— Возможно, ты прав. Я тоже в тот раз переборщила.
Я фыркнул.
— Тогда почему бы нам не заняться чем-нибудь более безопасным? Например, можно устроить гонки.
Она покачана краем радуги.
— Нет. Наш спор должен решить Икки.
— Почему?
— А почему ты истратил на него все свое состояние?
— Мужская логика, — ответил я. — Один психолог, лишенный духовного сана как-то принимал пациентов в мрачном подвале. Он сказал мне: 'Мистер Дэвиц, я рекомендую вам заняться рыбной ловлей. Выуживая всевозможных рыб, вы сумеет выработать характер. Рыбы, как тебе известно, древний символ мужественности. Вот почему я занялся этим. Мне надо поймать еще одну… А ты тоже хочешь выработать характер?
— Нет, — сказала она. — Я не хочу ничего вырабатывать, кроме выгоды для 'Лухарич Интерпрайзис'. Мой главный экономист как-то заметил: 'Мисс Лухарич, добейтесь монополии на продажу кольдкрема и пудры в Системе, и вы будете счастливой девушкой. И богатой…' И он прав. Я могу выглядеть так, как выгляжу, и делать то, что желаю. Я продаю почти всю помаду и пудру в Системе, но хочу уметь делать все.
— Ты кажешься хладнокровной и расчетливой, — заметил я.
— Но я не чувствую себя хладнокровной, — ответила она. — Ладно, давай поплаваем.
— А может, мы и так неплохо проводим время?
— Если хочешь, можешь говорить банальности. Ты хвастал, что можешь проплыть под кораблем в одиночку. Слабо?
— Нет.
— Тогда давай возьмем два акваланга и устроим состязание под «Десяткой»… Я выиграю, — добавила она.
Я встал и посмотрел на нее сверху вниз. Это помогает почувствовать свое превосходство над женщиной.
— Дочь Лира, глаза Пикассо, — сказал я. — Ладно, будут тебе гонки. Встретимся у «ладьи» по правому борту через десять минут.
— Через десять минут, — согласилась она.
Из десяти минут по меньшей мере две ушло на то, чтоб перетащить снаряжение из центрального пузыря к «ладье». Подошвы моих сандалий до того нагрелись, что я был счастлив, сменив их на ласты.
Мы пристегнули упряжь и подогнали аппараты. Джин успела переодеться в щеголеватое изделие из цельного куска зеленой ткани, заставившее мои глаза округлиться. Я отвел взгляд, но ненадолго.
Привязав веревочную лестницу, ударом ноги я сбросил ее за борт. Потом постучал в стену 'ладьи'.
— Да? — ответили мне.
— Кормовую «ладью» предупредили?
— Там все готово. Выпущены все трапы и драг-лини.
— Вы уверены, что это необходимо? — спросил Андерсон, ее рекламный агент. Маленький чудак, бурый от солнца.
Он сидел в шезлонге рядом с «ладьей», потягивая лимонад из стакана.
— Это может быть опасно, — заметил он. Беззубый рот зиял, а вставная челюсть лежала рядом, в другом стакане.
— Все отлично, — улыбнулась она. — Пусть будет опасно.
— Тогда почему бы не сделать несколько снимков? Мы за час переправим их в Линию Жизни. В полночь копии будут в Нью-Йорке.
Она прижала ладони к глазам.
— Это пусть побудет у вас.
Она протянула ему коробочку с контактными линзами, и когда вновь повернулась ко мне, глаза ее были такими же карими, как при первой нашей встрече.
— Готов?
— Нет, — резко сказал я. — Слушай внимательно, Джин. Если ты хочешь играть в эту игру, то должна соблюдать некоторые правила. Первое: мы поплывем у самого днища, иначе окажемся на глубине и отстанем. Если мы ударимся о днище, то повредим кислородные баллоны…
Она сказала, что это знает любой идиот.
— Второе, — продолжат я. — Света там будет мало, так что мы поплывем рядом, и у обоих должны быть фонари.
Ее глаза вспыхнули.
— В Джовино[4] я вытащила тебя без…
Она замолчала и отвернулась. Затем взяла фонарь.
— Ладно, берем фонари. Извини.
— И последнее: надо опасаться винтов, — закончил я. — Уже в радиусе пятидесяти метров от них
