– Что он говорит? – спросил король.
– Он говорит, что характер лежащей впереди местности не вполне ясен, сир, – перевел Жерар.
– Чепуха, – фыркнул король Гай. – Плато плоское, как моя ладонь.
– Да, но…
– Но, но, но! Здесь у нас будет вода и ровное место, чтобы разбить палатки и привязать лошадей. Что вы еще хотите?
– Хотелось бы все же оглядеться в поисках сарацинов, прежде чем разбивать лагерь, – прошептал тамплиер, который ездил за оруженосцем. Никто не слышал этого замечания, кроме Жерара, и тот знаком приказал рыцарю замолчать.
– Мой шатер пусть разобьют возле колодца, – приказал король. – Жерар, позаботьтесь о том, чтобы землекопы вырыли пруд для лошадей.
– Да, сир, – Великий Магистр повернулся к оруженосцу, спросил тихо: – Вот здесь заштрихованные участки с трех сторон. Что они означают?
– В долине, милорд? – Лео пожал плечами. – Это может означать пахотные земли. Однако даже лучшие из карт, с которых мы копировали, были сделаны лет двадцать тому назад, а то и больше. Земля эта может быть уже вся занесена песком. Так было с большинством карт: изображена река, а на деле там извивается «вади» из чистого песка.
Жерар уставился на предательский кусок пергамента. Он внезапно осознал, что неправильная карта опаснее, нежели отсутствие карты вообще.
– А ты ничего не знаешь о магистре Томасе?
– Он помахал мне рукой, чтобы я шел с армией, милорд. Он отправился за своими «видениями».
– Так вот почему он оставил нас…
– Истинно так, милорд.
Колодец у Гаттинских Столбов был разрушен. Первоначально здесь был источник, наполнявший неглубокий пруд водой. Человеческие руки обнесли пруд стеной из тесаного камня. Нынче, в засушливый год, человеческие руки, разрушили стену и прорыли канавки так, чтобы вода вытекла из пруда. Тоненькая чистая струйка сочилась из скалы, бежала ручейком по илистой грязи и растекалась лужицей перед запрудой – раздутой тушей дохлой овцы.
Жерар де Ридерфорд разглядывал овцу, прикидывая, когда ее настигла смерть. Принимая во внимание жару, животное было мертво уже не меньше двух дней, но не больше трех. Вместе с тем, ил в канавах был мягок, а это говорило о том, что они были вырыты накануне. Следовательно, кто-то притащил сюда овцу, чтобы поиздеваться над христианами.
Пока тамплиер занимался этими вычислениями, прибыли разведчики с востока, запада и севера. Она прорвались сквозь толпу воинов, обступившую кольцом разрушенный колодец.
– Милорды!
– Слушайте!
– Со всех сторон!
– За скалами!
– Они ждут!
– Они затаились!
Король Гай поднял голову, как гончая, нюхающая ветер. Жерар очнулся от своих раздумий над мертвым животным.
– Кто ждет? – спросил Гай.
– Сарацины, – спокойно ответил Жерар.
Граф Триполийский, услыхав это, свалился с лошади и рухнул на колени на каменистую землю. «Господи Боже, мы все покойники! Война окончена! Гай! Твоему царству на Востоке пришел конец!»
Люди стыдливо отворачивались от этого жалкого зрелища, лошади дико ржали.
Жерар де Ридерфорд подошел к графу и едва сдержался, чтобы не ударить его. Вместо этого он уперся ногой ему в спину и сильно толкнул. Граф взмахнул руками и упал лицом вниз.
– Замолчи, предатель, – прорычал Великий Магистр, убедившись, что тот наелся грязи. Затем Жерар обернулся к королю Гаю.
– Мой государь, ваши приказания?
– Приказания? – король тупо оглянулся. – Да, приказания. Ну… Пусть кто- нибудь разобьет мой шатер. Только так, чтобы от овцы не дуло, пожалуйста.
Оружие, которое Амнет нашел в покинутом лагере, было его собственным. Отсутствовали только шит и шлем, которые подобрал какой-нибудь рыцарь. Меч и ножны, стальные перчатки и наколенники – все это было привязано к седельным сумкам. В сумках он обнаружил смену белья и порцию зерна. В тени неподалеку лежала фляга с водой. Так позаботился о нем Лео.
Но коня не было.
Амнет надел на себя оружие, перекинул сумки через одно плечо, к другому петлей прикрепил флягу и надвинул капюшон на голову, чтобы защититься от солнца. Путь предстоял долгий.
Даже слепой различил бы следы армии короля Гая. А Томас Амнет теперь не был слепым.
На третий день пути, будучи еще очень далеко от арьергарда христиан, он наткнулся на бедуинов.
Он поднимался на невысокий пригорок, когда вдруг до него донесся звук, подобный ропоту океанских волн на далеком берегу: такой звук слышит нормандский крестьянин, находясь в полумиле от прибрежных скал залива Сены, то есть слишком далеко, чтобы увидеть свежие вздохи Атлантики или различить, где кончается взмах одной волны и начинается завиток следующей. Но достаточно близко, чтобы почуять запах соли в воздухе и уловить пульс прибоя. Это был бессловесный голос людей, числом десять раз по десять тысяч, стоящих лагерем по другую сторону пригорка.
Безо всякого дара предвидения Амнет мог сказать, что за армия стояла на его пути. Он бросил свою поклажу, припал к земле, прополз последние несколько футов до вершины холма и чуть-чуть приподнял голову над склоном.
Более многочисленные, нежели колония морских птиц, воины Саладина двигались вокруг дымных костров своих бивуаков. Ярче, чем ручные зеркальца в руках придворных красавиц, горели на солнце их шлемы и нагрудные пластины, разбрасывая вокруг лучи сквозь висящую в воздухе пыль. Шумно, как вороны на засеянном поле, носились по лагерю сарацинские конники на своих арабских скакунах, опрокидывая кипящие котлы и вызывая вопли негодования пеших наемников.
Амнет поднял руку и, отделив большим пальцем десятую часть видимого пространства лагеря, сосчитал людей на этом участке. Сбившись со счета, он начал прикидывать число солдат вокруг каждого костра, затем сосчитал костры.
Перед ним было двадцать тысяч солдат или около того, не считая перемещавшихся конников. Границы лагеря терялись из виду и на западе и на востоке. Амнет не мог сказать, как далеко простирался этот бивуак. Одно было ясно: он вставал на пути Томаса Амнета к армии короля Гая.
Но если войско Саладина, которое сначала шло впереди короля, каким-то образом оказалось позади, что же тогда произошло с христианским войском? Может оно свернуло в сторону? Или же, набрав скорость, одним махом проскочило через сарацинскую орду? Или Саладин свернул со своего пути?
Амнет все еще ломал голову над этой задачей, когда вдруг почувствовал, что его тянут за край плаща. Он поднял голову.
