— Ну что вы, Степан Сергеевич, все «благородите» меня. Был давно приказ перейти на новую форму обращения. Ну что там у вас случилось?
— На мой взгляд, у нас происходят события недопустимого характера.
— Ну, что там еще?
— Сейчас в матросском кубрике происходит сходка. Я слышал сам, как беглый матрос, или, вернее, субъект в матросской форме, призывал захватить шлюпки и бежать на материк к партизанам. Его следует немедленно арестовать и выдать властям!
— Николай Павлович, выясните, что за сходка! Я же приказал — никаких сходок! У вас есть еще, и видно теперь, приятные новости?
Стива погасил улыбку на своем сияющем лице.
— Прибыла следственная комиссия, и среди них вице-адмирал. Последнее обстоятельство дает право надеяться, что с нас снимут многие обвинения. — Стива не выдержал и опять улыбнулся. На нем безукоризненно сидела новая форма, сияли золотом новенькие погоны, перчатки мисс Элен сидели как литые. И сам он был как бы совсем другой, новый, ликующий, уверенный, что все эти люди, еще так недавно стоявшие над ним или считавшие себя равными ему, как, например, кондуктор Лебедь, сейчас опускаются все ниже и скоро будут повергнуты в прах не без его участия. Теория случая торжествовала. Он как бы снисходительно вскинул руку к околышу фуражки, тоже новенькой, с козырьком чуть иной формы, чем положено, повернулся кругом, и чувствовалось, что все это он делает исключительно но своему собственному желанию, а не потому, что так положено но уставу.
Все трое молча проводили его взглядом.
Воин Андреевич сказал:
— Нельзя допустить, чтобы команда предпринимала что-либо раньше времени. Пожалуйста, Николай Павлович, Герман Иванович, идите к ним. — Командир позвал вестового и, когда Феклин появился в дверях, приказал немедленно вызвать к нему артиллерийского офицера и старшего механика.
В матросском кубрике у трапа все это время стоял отец Исидор, потупясь и вникая в каждое слово, наблюдая за своей паствой, явно готовой к бунту. И хотя его пастырский долг обязывал тушить искры неповиновения, не давая им разгореться пламенем, призвать к смирению, в а ста вить положиться на волю божию, без которой, как известно, «не упадет и волос с головы человека», иеромонах молчал, так как его мятущаяся душа была с этими людьми, ищущими правды и готовыми за нее умереть.
Когда товарищ Илья умолк, отец Исидор сказал рокочущим басом:
— Много морей мы прошли, много перенесли бурь и прочих испытаний силы нашего духа, и все это время шел спор и внутри каждого из пас и между собой, на чью сторону стать в смуте великой, что идет на многострадальной Руси нашей. И я думал и вникал, вот сейчас решил, товарищи матросы, снять свой сап и идти с вами до последнего своего часа, так как вижу, что справедливость на вашей стороне. — И отец Исидор сбросил рясу, под которой оказалась полная матросская форма.
Все вскочили, и в кубрике раздался оглушительный возглас ста матросских «луженых» глоток, выражающих свой восторг и одобрение.
Наступили минуты, когда нельзя уже было отмалчиваться, скрывать свои мысли, выжидать, а надо было сказать свое слово, на чьей ты стороне, с кем! Пусть даже тебя еще грызет червь сомнений, останавливает страх, все равно надо было стать по одну из сторон черты, которая наконец ясно проступила на клипере, и люди делали этот шаг.
Командир не сомневался в убеждениях старшего механика и потому, чтобы не вызывать ненужных разговоров со стороны этого приверженца монархических порядков, просто приказал ему через полчаса приготовить машину.
Стармех обрадовался:
— Так, значит, идем во Владивосток?
Командир, ничего не ответив, отпустил его кивком головы.
С Новиковым было сложнее. Артиллерийский офицер пришел к нему одновременно с Андреем Андреевичем и, услышав приказ приготовить машину, все понял.
— Ну, Юрий Степанович, вы знаете, зачем я вас вызвал?
— Да. Знаю…
Командир выжидающе молчал.
— Знаю и готов предложить три варианта, с помощью которых мы можем выйти из бухты.
Командир перевел дух:
— Я слушаю.
— Снарядить взрывчаткой брандер и подорвать миноносец.
— Так… Второй?
— Обстрелять его танки с нефтью. Поджечь!
— Третий.
— Таран!
— Таранить рискованно. У нас маломощная машина, и мы можем в нем завязнуть. Были подобные случаи. Брандер — соблазнителен, да придется жертвовать жизнью людей. Отпадает и этот вариант. Третий принимаю как единственно возможный, хотя и не сторонник таких методов, но выбора у нас нет. Готовьте расчеты и ваши орудия!
— Есть!
— Постойте, Юрий Степанович, голубчик, мамочка моя!
Новиков не мог сдержать улыбки: никогда еще он не удостаивался таких знаков расположения.
— Будете стрелять только по танкам с нефтью и по машине.
— Есть!
— Идите, голубчик… Феклин!
Вестовой влетел в каюту и остановился, тяжело переводя дух. Командир, взглянув на его лицо, понял, что произошли еще какие-то важные события.
— Ну что там еще случилось?
— Гринька только что приплыл с «Отранты». На мостике он с капитан-лейтенантом. Вас просили…
— Гринька? Ах да, Гарри Смит! Идем живо!..
Поспевая за командиром, Феклин не удержался, чтобы не сообщить еще одну новость, по мнению вестового заслоняющую собой все последние события:
— И знаете еще, Воин Андреевич, что наш отец Сидор сана себя лишил?
— Что за чепуха? Оставь, тут и без сана…
— Да нет, правда, рясу скинул, а под ей вместо его кальсонов в полоску — клеш, и фланелька, и тельняшка…
— Ладно, ладно, потом, — отмахнулся Воин Андреевич, взбегая на мостик.
Его встретил старший офицер и сказал по-английски:
— Они догадались или просто предосторожность, но держат нас под прицелом. Завтра приходят сюда еще два эсминца. Приказано нас всех снять с клипера, взять под стражу, начать немедленно следствие и закончить в два дня, включая суд.
— Спешат! И нам нельзя терять ни секунды. Сейчас уходим. У нас есть единственный шанс вырваться отсюда.
— Да, один из тысячи! Если мы первыми откроем огонь…
— Это мы и сделаем, Коля! Рубите канат! Смит?
— Я, сэр!
— Лейтенант Фелимор на судне?
— Нет, сэр, еще на подходе его сняли…
— Хорошо! Камень с сердца. Идите вниз! По местам! Боевая тревога! В рынду не бить!
И хотя все уже стояли у своих мачт, у пушек, у брашпиля, у котлов, у машины, команду подхватили боцманы и унтер-офицеры, передавая ее непривычно тихо.
«Орион» бесшумно двинулся к выходу из бухты. Его маневр заметили вахтенные на палубе миноносца. Прошла минута, пока доложили Коулу и тот поднялся на мостик. Комендоры на миноносце приникли к прицелам и, как было приказано, целились по мачтам. Ослепительно вспыхнул прожектор, и его луч стал
