Хуареи готовила завтрак. Ослепительное солнце не спеша взбиралось к зениту. Здесь никто не торопился. Перед беспредельным океаном все дела казались мелкими, неважными, только он один исполнял за всех все, что нужно и когда нужно: создавал и разрушал острова, растил мириады живых существ, гневался или замирал в ленивой истоме.
Сбор копры подходил к концу. Вообще все работы давно можно было закончить, но островитяне не спешили. Мужчины часами сидели на корточках, глядя на лагуну или в океан. Молчали. Или вели бесконечную беседу на своем журчащем музыкальном, как источник, языке.
Иногда и я садился возле них, и тогда мне казалась вся эта жизнь нереальной, похожей на сон или на кинофильм, который я смотрю и в то же время участвую в нем…
Еще несколько раз мы втроем отправлялись на риф охотиться за осьминогами. Я уже довольно смело бросался в объятия спрутов, но никогда это не доставляло мне особого удовольствия. Но как мальчишке, мне не хотелось отставать от товарищей и тем более выказать трусость. Но в этой игре-охоте я всегда оставался «наживой» и не мог убить осьминога, перекусив его переносицу зубами. Ронго и Тави посмеивались над моей непонятной брезгливостью и с видимым удовольствием приканчивали довольно- таки безобидных осьминогов.
Однажды мы выкопали из песка сотни полторы черепашьих яиц. С превеликим удовольствием мои товарищи ели их сырыми. И я снова осрамился, решив приготовить жаркое из рыбы, залитой яйцами морской черепахи. Меня стали отговаривать, когда поняли мой замысел, затем махнули рукой, видно решив уважить гостя с причудами.
Рыба у меня горела на сковороде, а яйца не свертывались, они плавали на сковородке противной слизистой жижей. Пришлось «блюдо», на радость морским обитателям, вывалить в лагуну. Оказывается, черепашьи яйца нельзя ни сварить, ни сжарить вкрутую, они так и остаются жидкими…
Прошло с полмесяца после моего возвращения на остров. Погода стала портиться. Небо подернулось оловянной дымкой, ветер стих, только прибой на барьерном рифе загрохотал сильней. Где-то недалеко бушевал ураган. Сахоно покачивал головой и подолгу стоял со своими соплеменниками, видимо обсуждая, будет или не будет буря. В конце концов они, наверное, решили, что ураган пройдет стороной. Это было видно по их поведению: никто из них не стал убирать копру в мешки, не укреплял стены хижин, построенных из тростниковых циновок и пальмовых листьев. Женщины весело судачили, собравшись возле костра наших соседей. С Ронго, Тави и другими ребятами мы охотились на морских черепах в лагуне. Нам удалось загнать в сеть черепаху килограммов на сорок. С криком и смехом мы выволокли добычу на песок и перевернули на спину. В это время кто-то из ребят крикнул и показал рукой в океан.
К острову приближался большой трехмачтовый корабль с убранными парусами. Он шел очень быстро, видно, на нем стояли мощные двигатели, и вел его между рифами очень опытный лоцман… Минут через двадцать корабль уже вошел в лагуну. Низко сидящий в воде, выкрашенный под цвет океана, он был очень красив со своими гордо откинутыми назад мачтами. Бушприт поддерживала статуя женщины. На носу была надпись золотыми буквами: «Лолита».
«Лолита» неслась прямо на нас. Внезапно мачты у нее задрожали, и она остановилась метрах в ста от берега, в клюзах загрохотали цепи, и в воду полетели сразу два якоря.
Я рассматривал шхуну, стоя на коралловой глыбе…
Так вот какая она, «Лолита»! Никогда бы не подумал, увидев в порту этот красивый корабль, что на нем плавают морские разбойники.
Но никого похожего на пирата, я пока не видел. По палубе пробегали матросы в серых робах, крепили снасти и выполняли еще какую-то будничную работу. Наконец, палуба опустела, осталось только несколько матросов, да вахтенный штурман в белом костюме расхаживал по крылу низкого мостика. К штурману подошел матрос и тотчас же опрометью бросился к рынде – колоколу, висевшему сбоку рубки. Над островом разнесся тревожный звон, и на палубу высыпала команда, очень многочисленная даже для такого большого корабля. Над фальшбортом мелькали темные лица, бескозырки с белыми чехлами. Матросы строились на шканцах – посредине корабля. Засвистел боцман, и матросы замерли, повернув головы в сторону рубки. Оттуда шел низенький офицер, смуглый, во всем белом, с золотыми нашивками капитана на рукавах, похожий на японца, а рядом с ним вышагивал Ласковый Питер. На нем была белая рубаха и красные шорты. Он также увидел меня, наклонившись, что-то сказал капитану «Лолиты», затем помахал мне рукой, провел пальцем по шее и, улыбаясь, показал на рею грот-мачты.
Из шеренги вышли четыре кучерявых, бородатых матроса и бросились к шлюпбалкам, расчехлили шлюпку, быстро спустили на воду и сами соскользнули в нее по талям. Вскоре спустился за ними и пятый, невзрачного вида малаец с боцманской дудкой на груди. До берега было совсем близко – несколько взмахов весел, и шлюпка с разгона вылетела носом на песок. Бородатые матросы, это были тораджи – представители знаменитого племени пиратов, много веков занимающихся разбоем в южных морях, выскочили в воду, помогли выбраться из шлюпки боцману, и все направились ко мне.
Мелькнула мысль: «Бежать!» Но куда? Да было уже и поздно. Тораджи окружили меня, скаля зубы. С виду они выглядели вполне простодушными парнями. Боцман подошел почти вплотную ко мне, сказал что-то на непонятном языке и выжидающе замолчал. Лицо его показалось мне усталым и чем-то недовольным, как у капризного ребенка, и сам он весь мало походил на мужчину, да еще на пирата. Он повторил фразу детским голоском и, повернувшись, зашагал к шлюпке. Из-под рубахи у него виднелась кобура, а из нее торчало дуло пистолета.
Два тораджа взяли меня под руки и с хохотом по тащили вслед за боцманом. Я не сопротивлялся. Что я мог сделать один против четырех здоровенных моряков?
На «Лолите» меня встретил Ласковый Питер.
– Добро пожаловать, мой мальчик! Не скучал без меня? Ну конечно, нет. Такова людская благодарность…
Фальшивые словоизлияния Ласкового Питера прекратил капитан «Лолиты», прикрикнув на тораджей. Они быстро провели меня перед строем и остановились на правом фланге. Матросы вытягивали головы, чтобы посмотреть на меня, над палубой стоял разноязычный гул. Внезапно все стихли и головы повернули в сторону бака. Оттуда два матроса с автоматами, висевшими у них на шее, волокли по палубе полуголого истерзанного человека со связанными впереди руками. Лицо связанного показалось мне знакомым. Он торопливо вертел головой, будто искал кого-то, чтобы позвать на помощь.
«Да это же наш штурман с «Ориона», У Син! – узнал я наконец человека со связанными руками.- Бедняга, он тоже доплыл до одного из островов и его схватили сообщники Ласкового Питера. Что они хотят с ним сделать?»
Мне припомнился весь разговор с капитаном, обвинявшим его в гибели «Ориона». Наверное, штурман что-нибудь подстроил, чтобы корабль пошел на дно с грузом пиратского оружия? А может быть, нас снесло на рифы ветром и течением? Все равно нельзя так мучить человека. И такого хорошего человека!
«Правда и мужество победят!» – говорил, он. Какая же это правда?!
У Сина поставили рядом со мной. Он сказал:
– Не надо отчаиваться, по крайней мере, тебе.
У тебя есть шансы на жизнь. Даже я не считаю, что все погибло.- Он улыбнулся кровоточащими губами.- Правда и мужество победят!
К нам подошли японец – капитан «Лолиты» и Ласковый Питер. У японца было полное лицо и золотые зубы. Он улыбался, но в узких глазах его не было улыбки, от них веяло холодом, жестокостью, властью. Японец и немец говорили по-английски. Я не понимал ни слова, только догадывался, что речь шла о нас с У Сином.
Они разговаривали несколько минут, затем Ласковый Питер сказал:
– Ну вот, Фома, наконец исполняется мое предсказание – сейчас тебя повесят вместе с твоим другом. Он признался, что сообщил тебе о своем замысле потопить «Орион». Ты же, зная об этом, умолчал.
– Ложь! – тихо сказал У Син.- Человек, не достойный видеть солнце, зачем ты лжешь мальчику?
Ласковый Питер наотмашь ударил штурмана по лицу и, если бы не тораджи, он бы упал.
У Син, повиснув на руках матросов, тяжело дышал, опустив голову.
Ласковый Питер продолжал:
– Этот негодяй, неизвестно из каких соображений, выгораживает тебя, но это ничего не даст. У тебя нет шансов так же, как и у него. И можешь верить, мне жаль тебя. Так бесславно окончить жизнь! Среди этого
