я останусь здесь, и стал говорить что-то успокаивающее, похлопывая меня по ладони руки.
Я подбежал к лодке, но Сахоно осторожно взял меня за плечи и показал глазами на небо и море. Я понял, что выйти из лагуны сейчас нельзя. Лодку разобьет в щепки в полосе прибоя или перевернет вдали от острова. Небо приобрело сизый цвет, над горизонтом нависло тяжелое, серое облако. И океан изменил свой привычный цвет, стал серо-зеленым и, несмотря на слабый ветер, бросал на барьерный риф чудовищные волны.
Ветер потянул сильней, зашуршали кроны пальм. Ветер стал порывистым, сильным. Затем стих совсем.
Сахоно покачал головой и вздохнул, давая понять, что все идет так, как он и предполагал, и словно в подтверждение на нас обрушился ветер такой силы, что туча песка закрыла и «Лолиту», и всю лагуну. Нашу хижину подняло, словно рукой, и растрепало в воздухе. Пальмовые листья, бамбуковые палки от нашего жилища улетели далеко в лагуну.
В высоте парила чья-то циновка. Сахоно бросился к лодке.
Разговоры о погоде, приход «Лолиты», а затем казнь У Сина отвлекли главу семейства от насущных дел. Теперь он наверстывал упущенное время.
Напрягая все силы, мы вытащили до половины лодку на берег, привязали ее концом к ближайшей пальме.
Ветер снова внезапно стих, и я, несмотря на протесты хозяина, стал перетаскивать его мешки с копрой под защиту коралловой глыбы. Мне помогали Тави и Ронго. Когда мы перетащили все мешки, Сахоно иронически улыбнулся. Нашу работу он считал попросту ненужной, видно рассуждая, что если мешки снесет в лагуну, то копра ведь не утонет, и утром ее можно спокойно выловить, к тому же мешки с метками.
Мы очень удобно устроились за глыбой. Я удивился беззаботности своих хозяев. Сахоно уже улыбался, рассказывая что-то смешное, а жена и сыновья покатывались со смеху. Затем все их внимание перешло ко мне. Я понял, что они успокаивают меня, говорят, что такого человека, как Ласковый Питер, мне бояться не следует, а наказан, наверное, очень плохой человек. В конце концов улыбнулся и я, чем вызвал общий взрыв восторга.
Затишье скоро кончилось. Предупредив о себе два раза, ураган принялся за дело всерьез. Он с ревом и свистом кидался на наш крохотный островок. Орехи, как пушечные ядра, проносились над нами и падали в побелевшую от пены лагуну. «Лолита» приплясывала на мелкой волне, металась из стороны в сторону, сдерживаемая двумя якорями.
Я смотрел на шхуну и желал ей всяческого зла. Как мне хотелось, чтобы не выдержали цепи и ее бы вынесло в океан, как мой плот, только разбило бы на рифах.
Словно в ответ на мои мысли из выхлопной трубы на корме шхуны показался дымок, заработали дизели, помогая пиратскому кораблю увереннее держаться против ветра.
Огибая глыбу, в лагуну полилась вода. Как же была велика волна, если она перекатилась через рифы, и у нее еще хватило силы захлестнуть остров!
Скоро полил тропический ливень такой силы, что водяные струи закрыли все вокруг, превратив день в кромешную ночь.
Буря продолжалась часа четыре. Ветер стих так же внезапно, как и налетел. Улеглись волны в лагуне, на ее свинцово-серой поверхности плавали кокосовые орехи, немудреный скарб полинезийцев и множество белых кусочков копры: кто-то из земляков Сахоно понадеялся на авось и не спрятал урожай от ветра.
Перед заходом, низко над гребнями волн расходившегося океана, показалось солнце, пообещав назавтра хорошую погоду.
Неунывающий Сахоно послал своих сыновей на пальмы, и вниз полетели гигантские листья для постройки новой хижины. Мы соорудили ее быстро. В одном из мешков было кокосовое волокно, из него получилась хорошая сухая подстилка, и все улеглись на ней. Семья полинезийцев быстро уснула, только мне не спалось. Я смотрел на силуэт корабля и со страхом думал о завтрашнем дне. Почему меня не повесили, как несчастного штурмана? Почему капитан «Лолиты» предоставил мне свободу? Надолго ли?
Вдруг он прикажет доставить, меня на «Лолиту» и зачислит пиратом? Что тогда? Неужели и вправду я стал рабом этого Симады? И еще сотни вопросов роились в моей голове, и почти ни на один из них у меня не было правильного ответа.
Несмотря на пролетевший шторм, прибой опять гудел ровно, успокаивающе, звуки волн как бы смывали усталость с души. В конце концов мне стало казаться, что дела мои не так уж плохи. По крайней мере, не хуже, чем в фашистском плену, а ведь я избавился от него. Здесь у меня больше друзей. Если меня еще не хватятся завтра, то в следующую ночь мы бежим отсюда. Сахоно возьмет такой курс, что никакой Симада не найдет нас в океане.
Звонко разнеслись над островом звуки рынды. Двенадцать часов: вахтенный отбивал конец последней вахты. Я приподнялся на локте. Все огни на «Лолите» были погашены, только светилось несколько иллюминаторов. Послышалась джазовая музыка, потом проигрыватель замолчал, и кто-то хриплым голосом запел на чужом языке унылую песню под аккомпанемент банджо. Жутко было слушать этот невеселый мотив и видеть, как на рее чернеет мертвый штурман У Син.
Магнитная мина
На следующее утро, так же, как и после первого небольшого шторма, над островом сияло солнце, на небе не было ни облачка, и только прибой напоминал о пронесшемся урагане.
На «Лолите» утром шла уборка, ее мыли и скребли, подкрашивали борта. Еще уборка не кончилась, как раздались частые, тревожные удары в рынду. Серые люди заметались по палубе, занимая места по боевой тревоге. Неизвестно откуда, в руках у каждого появились автоматы, на баке, возле брашпиля оказалась пушка, на крыше рубки – крупнокалиберный пулемет.
Учения продолжались минут пятнадцать. Ласковый Питер стоял возле пушки и подавал команды.
После отбоя «боевой тревоги» с «Лолиты» спустили, баркас, затарахтела лебедка, и в баркас стали грузить длинные ящики. Загруженный баркас с десятком пиратов направился к берегу. Затем были спущены на воду четыре шлюпки, которые до отказа заполнили матросы. Они пошли вслед за баркасом. Пристали все они неподалеку от нашей хижины.
Нечего и говорить, что все, кто был на берегу, махнув рукой на свои дела, смотрели, что делается на шхуне, а потом пошли смотреть на пиратский десант.
На берегу матросами командовал вчерашний малаец с боцманской дудкой – боцман. Вначале казалось непонятным, как этот хилый человечек управляется с бандой таких разбойников? Но скоро эта загадка разрешилась.
Говорил боцман вполголоса, прохаживаясь в разноязыкой толпе, и каждое его слово мгновенно исполнялось. За ним, как собака, двигался человек, похожий на гориллу. Вот боцман сказал что-то вьетнамцу, пившему сок из кокосового ореха, вьетнамец кивнул и продолжал пить; тогда боцман мигнул «горилле», и тот ударил человека с орехом в лицо своим пудовым кулаком, и вьетнамец полетел в лагуну. Этого, казалось, никто не заметил. Я подал ему руку. Он выбрался на берег, кивнул мне, улыбнулся и стоял, сплевывая кровь.
Матросы разгрузили ящики и стали их открывать. В одном лежали немецкие автоматы. Видно, ящик побывал в воде, потому что вороненую поверхность автоматов покрывала рыжая ржавчина.
В другом ящике оказались коробки с патронами, в третьем были пистолеты. Матросы подходили к бидону с оружейным маслом, наливали его в кокосовую скорлупу и уносили к ящикам с оружием.
Меня сразу заметили. И я почувствовал, что они не только принимают меня, как равного, но даже стараются выделить из своей среды, подчеркнуть всем, чем могут, свое «доброе расположение» к моей особе. Не знаю, чем я был обязан такой «славе»: вчерашним ли своим выступлением или покровительству их капитана. Но мне улыбались, похлопывали по плечу, угощали табаком и искренне удивлялись, когда я отказывался. Даже боцман подошел ко мне и, пробормотав незнакомую фразу, показал черные зубы. Только человек-горилла посмотрел на меня равнодушным, тупым взглядом. У этого слабоумного была, видно, одна привязанность – хилый боцман, он все время старался поймать его взгляд и выполнить все, что прикажет
