меня словами, и не только словами – он как бы дает мне возможность самому выбирать, но так, что я все время должен чувствовать дуло пистолета, прижатое к затылку.
Боцманский свисток созвал подвахтенных к первому трюму. Среди них я заметил и Жака. У меня сжалось сердце: в первом трюме мины, неужели Жак на виду у всех украдет мину? Только случай или необыкновенная ловкость могут помочь ему выполнить смертельно опасное дело.
В поле моего зрения появились Розовый Ганс, боцман и его адъютант – гориллообразный Тони; подошел к трюму и второй помощник капитана.
Ван Фу окликнул меня и, показывая ножом на сиамского кота, все еще сидевшего на его голом плече, стал рассказывать о своем друге, умершем или убитом, я так и не понял. Друга звали Чен. В день его смерти кошка у соседей родила пятерых котят. Одного из них, когда они подросли, Ван Фу купил и назвал Ченом, в память друга. С тех пор Ван Фу мучает мысль, а не вселилась ли душа умершего в кота. Сейчас он уже почти уверен, что это так и есть, потому что сиамский кот очень нежно любит его и каким- то непонятным путем узнает о грядущих опасностях. В день их пленения пиратами кот не отходил от Ван Фу ни на шаг, зная, что они могут расстаться навеки. Сейчас Чен настроен хорошо, и никому из нас не грозит опасность.
Кок спросил, что я думаю о невероятных способностях Чена и верю ли в переселение душ.
В другое время я, конечно, постарался бы разубедить этого суеверного человека, но сейчас был всецело поглощен тем, что делалось на палубе, и потому отделался только пожатием плечами и междометием. Ван Фу так принялся рубить капусту, что она полетела во все стороны; успокоившись немного, кок, продолжая работу, стал рассказывать о ростовщике, которого он знал лично. Не было алчнее и безжалостнее человека в городе Чи-Фу. После смерти ростовщика душа его переселилась в москита. Весь город знает об этой поучительной истории. И не надо смеяться над тем, чего не понимаешь. (Я улыбнулся, увидав, как Тони разлил жестянку с маслом, которую ему передали из трюма, и, получив пощечину, плача, закрыл руками лицо.) Ван Фу передернул плечами и прикрикнул (Чен стал точить когти о его шею). Когда кот послушно спустился на землю, Ван Фу погрозил ножом и предрек, что все хунхузы после своей смерти вселятся в клопов, змей, акул, москитов, крокодилов и крыс.
Пока Ван Фу рассказывал о переселении душ, в первом трюме заканчивались работы, и матросы поднимались на палубу. Вышел из трюма и Жак, он заковылял к трапу матросского кубрика, сгорбившись, держась рукой за бок. «Есть! – подумал я.- Она у него на животе, рубаха обвисает, и ничего не заметно. Сейчас только бы в кубрике не узнали».
Жак шел, думая только о том, чтобы не заметили мину, и совсем забыл, что надо глядеть и под ноги. Хотя он знал, что палуба ровная, как стол, да иногда и на ровном месте можно ногу сломать. Масло, пролитое Тони, подтерли, да плохо, видно, из тех соображений, что все равно скоро палубу надо будет скоблить и смывать из шланга.
Сделав несколько шагов, Жак наступил на один из масляных ручейков, поскользнулся, взмахнул руками и упал навзничь. Из-под его рубахи выскользнул большой диск и со звоном покатился к ногам боцмана.
Все замерли, поглядывая то на мину, то на Жака. Немая сцена продолжалась всего несколько секунд, но какими долгими они показались мне, а Жаку, наверное, и того длинней. Жак стал медленно отходить к баку, но все, видно, думали, что участь его решена, и потому дали ему подойти к трапу. Возле трапа к нему подскочил невесть откуда взявшийся торадж с автоматом в руке и схватил за плечо. Из-за тораджа протягивал свои ручищи Тони. Я видел только непомерно широкую спину человека-гориллы, заслонившую Жака. Внезапно боцман издал резкий, повелительный крик, приказывая скорее взять Жака.
Крик еще звучал, как раздались один за другим, почти слившись, два выстрела. Торадж и Тони упали. Жак молниеносным движением поднял автомат, держа его в левой руке, стоя спиной к трапу, стал подниматься, на этот раз с необыкновенной осторожностью, потому что знал: поскользнись он еще раз, и его растопчут пираты. В левой руке у него был автомат, в правой – мой пистолет. Он был на четвертой или пятой ступеньке, когда боцман, оборвав крик, выхватил из кобуры пистолет и тут же упал, сраженный третьей пулей.
Неожиданно Жак спрыгнул с трапа и, поводя автоматом, подошел к боцману, рывком пригнулся, поднял пистолет и снова вернулся к трапу среди опешившей толпы. Из кубрика на выстрел выскакивали матросы и останавливались, парализованные неожиданным зрелищем.
Все это произошло так неожиданно и настолько ошеломило пиратов, привыкших к строжайшей дисциплине, что Жак, воспользовавшись их замешательством, в несколько прыжков очутился на баке, спрятался за пушкой и дал оттуда над толпой короткую автоматную очередь. Пираты, давя друг друга, бросились назад, в кубрик. Некоторые попадали и стали ползти к корме, попрятались за мачтами, бухтами тросов. Только один смельчак в расчете на немалую награду бросился было на бак, да щелкнул выстрел, и он, пригнувшись и держась за пробитое плечо, побежал на корму.
В эти минуты Жак был хозяином положения, и он воспользовался этим, сбросил чехол с пушки и раз вернул ее дулом в сторону кормы.
Я видел, как многие, прячась за мачты, шлюпки, поглядывали в сторону бака, качали головами, перешептывались друг с другом. На их лицах был суеверный ужас. Только безумец мог вытворить такое.
На мостике ударили боевую тревогу. Но матросы лишь вяло перебегали от укрытия к укрытию. Из кубрика, где находилось большинство команды, по казалось было несколько человек. Жак дал автоматную очередь над их головами; «смельчаки» скрылись и больше не показывались. Каждый понимал, что человеку, убившему боцмана и еще двоих в придачу, терять нечего.
С мостика раздался пронзительный голос. Капитан или кто-то из его помощников кричал в мегафон, видимо стараясь уговорить Жака сдаться.
Жак выслушал и выстрелил в ответ из пистолета. Он понимал, что судьба его решена. У него оставалась единственная надежда, что вот-вот взорвется мина, и тогда в панике появятся хоть какие-то шансы на спасение.
А мина все медлила.
Кок втолкнул меня в камбуз, а сам остался за дверью. Я услышал топот ног, отрывистые голоса, несколько выстрелов из пистолета, резанула автоматная очередь. Все эти звуки покрыл орудийный выстрел, треск падающей мачты и рвущихся снастей.
В камбуз влетел кок, а за ним Розовый Ганс. Увидав меня, Розовый Ганс сказал срывающимся голосом:
– Он с ума сошел, фугасным снарядом срубил мачту! Слышишь? Дал опять очередь из автомата. У него там целый арсенал: снарядов штук сто, все приготовлено для операции, и, как говорит француз, два автомата и пятьсот патронов. По-моему, достаточно, чтобы разнести все на палубе.
По стальной стенке камбуза стучали пули.
– Как на Восточном фронте,- сказал Розовый Ганс.- Что он хотел сделать с этой миной? Возможно, взорвать всех нас с потрохами, тогда для чего он вынес ее из оружейного погреба? Приложил бы к борту – и все. Проще простого. Может быть, ему хотелось ее разобрать и заглянуть, как там все устроено? Мне самому не раз хотелось это сделать. Ну сказал бы, и, конечно, получил, что положено, а то положил трех в ряд. Эх, Тони, Тони, казалось, из пушки тебя не убьешь, а сковырнулся от маленького кусочка свинца.
Розовый Ганс разразился страшной руганью в адрес Жака, а затем продолжал:
– Теперь я ему не завидую.- Выглянув из камбуза, он тотчас же спрятал голову под защиту стальной стенки.- Начисто срезал фок. Представляю, какой у нас вид со стороны! Теперь к нему не подойдешь. Он, дьявол, может всех нас утопить. Есть только одно средство – это забросать его гранатами. Надо взять ключи у боцмана… Отдал дьяволу душу, мерзавец. Ха-ха. Теперь меня могут поставить на эту должность.- Несколько пуль мягко шлепнулись в стенку камбуза.- Розовый Ганс спросил, нервно передернув плечами: – Что, этому сумасшедшему нет больше целей?
Дверь камбуза распахнулась, и к нам ворвался Ласковый Питер с пистолетом в руке. Он набросился на Розового Ганса:
– Ты почему здесь околачиваешься? Что тебе было приказано, мерзавец? Захотел в канатный ящик или за борт? Укрылся здесь, как в бункере, и сидишь. Трус проклятый, пули испугался!
– Я еле нашел его,- стал врать Розовый Ганс, кивнув в мою сторону.- Я ему передаю приказанье, а он пускается в разговоры.- Он схватил меня за руку и, подмигнув, закричал: – Пошли, буду я еще из-за тебя получать неприятности. Приказ есть приказ!